Авантюристы - [165]

Трогательно простившись с товарищами, Нарышкин продолжил свое триумфальное возвращение в Россию. Его передвижение в купленном по случаю дорогом, но чертовски комфортном экипаже продолжалось вплоть до одного из постоялых дворов в Малороссии. Здесь Гроза морей угощал всех и каждого, требовал подать то да се, «слегка», по собственному мнению, продулся в карты и дал хозяину корчмы такие чаевые, о размерах которых по всей округе еще долго ходили самые невероятные слухи.

Утром, когда Нарышкин пытался прогнать пивом последствия от местной гороховой горилки, выяснилось, что часть их с Катериной поклажи пропала вместе с одним из постояльцев — солидным с виду помещиком. Да и сам корчмарь тоже как в воду канул, бросив заведение и свою глухую или прикидывающуюся таковой корчмарку. Нарышкин почти не переживал, благо злодеи, забрав часть камней и золотых украшений, до главных реликвий так и не добрались.

Остальной путь до дома был куда как скромнее. Катерина взялась приглядывать за оставшейся кладью сама. На постоялых дворах уже не останавливались, и верстовые столбы, мелькавшие мимо окон, слились в сплошную черно-белую ленту. Катя настаивала на том, чтобы ехать без остановок, и Нарышкин, доверившись будущей супруге, согласился. Это и стало причиной того, что уже за Курском на опасном отрезке лесного пути, когда уставшим лошадям пришлось идти шагом, экипаж остановила ватага оборванных, вооруженных топорами и дубьем мужиков. Гроза морей бился как лев, положил троих; он и наемный кучер получили легкие ранения, но весь оставшийся багаж, который находился снаружи экипажа, был безвозвратно потерян. Уцелело лишь то, что Катерина сумела припрятать внутри кареты. Сергей к очередной потере отнесся философски и, утешая невесту, выразился в том смысле, что во всем этом есть определенная логика. Мол, с чего началось тем и закончилось. Катерину это, впрочем, мало утешило, и всю оставшуюся дорогу она проплакала.

В усадьбе дела оказались из рук вон плохи: последние крестьяне, страшась следствия, разбежались, земля запустела, дом окончательно обветшал. Мечта Катерины об уютном гнездышке в деревне рушилась на глазах. Нарышкин, видя такое дело, вошел в разум, кой-чего поправил сам, что-то сделали отловленные им мужички, и к зиме в доме было если и не совсем уютно, то, по крайней мере, тепло.

Привезенные из-за моря святые цареградские реликвии Сергей передал на хранение отцу Федору — настоятелю церкви соседнего села Троицкого. В этом храме Нарышкин и Катерина наконец-то обвенчались. Долгую снежную зиму коротали тем, что… А впрочем, и так ясно, что можно делать молодоженам в занесенной снегом усадьбе, когда в пятом часу на дворе уже темно.

За этими занятиями незаметно подступила весна, подкатило лето, а по осени Сергей получил загадочное письмо от Заубера. На послании стоял лондонский штемпель, и, взглянув в глаза супруга, Катерина все поняла. Уехал Сергей в один из хмурых октябрьских дней, когда мелкий дождь сеялся на багряные и желтые листья, облепившие крышу родительской усадьбы.

* * *

Вскоре после его внезапного отъезда на руках у молодой барыни появился розовощекий карапуз, как две капли воды похожий на Сергея. Мальчика назвали Алешей. Молодая мамаша оказалась весьма расторопной и поспевала приглядывать и за малышом и за дворней. Катерина… Екатерина Степановна.

Вдруг сразу же раздобревшая, как на дрожжах, хозяйка легко освоилась с ролью помещицы: возвратившихся крепостных удерживала в почтении к себе, самолично гоняла мальчишек, повадившихся таскать яблоки из барского сада и, круто обходясь с перекупщиками, твердо держала цену на зерно и скот. Через пару лет имение стало процветать, а еще через год к соломенной вдовушке начал подбивать клинья господин Дерябин…

* * *

В предместьях Севастополя на старом кладбище, среди сотен простецких матросских могил стоит массивный каменный крест. Фамилия покойного не сохранилась, на известняке осталось только почти стершееся имя: Терентий. Местные старожилы уверяют, что здесь похоронен моряк, памятник которому поставил какой-то заезжий барин. Дескать, служил когда-то у него покойный, вот тот его и почтил. Сам выбрал место для могилы — на косогоре, чтобы с этого места хорошо были видны медленно выползающие из бухты и уходящие к горизонту корабли.

P. S. Реликвии, переданные отцу Федору на хранение, так и остались в маленькой церквушке села Троицкое. Обломок креста и покров Богородицы были помещены в ларчик, искусно выполненный местным резчиком Семеном-хромым. Ларец этот вплоть до тридцатых годов следующего века стоял в алтарной части церкви. По большим праздникам ларь выносили к народу, и к резным крестам его прикладывался различный православный люд. Хотя никто даже не догадывался о том, что же на самом деле находится в дароносице, дела у богомольцев после этого шли на лад. Бабы исправно беременели, мужики брались за ум и прекращали пить, больные исцелялись, бедные справлялись с нуждой, а богатые щедро жертвовали на храм и раздавали милостыню нищим гораздо больше обычного.

Летом 1932 года такая благодать прекратилась — настоятель храма отец Леонид, опасаясь разграбления церкви воинствующими безбожниками, вместе с другой церковной утварью замуровал ларец под каменными плитами пола в левом притворе церкви, повесил на храм замок и скрылся в неизвестном для интересующихся им органов направлении. Местный балагур и весельчак Мишка по прозвищу «оторви и брось», будучи в то время комсомольским вожаком, решил превратить оставленный без присмотра храм в сельский клуб, для чего самолично полез на купол свергать крест. Но сверзился сам. Был ли тому виной выпитый для храбрости самогон, или нога у него подвернулась — не ясно, только грохнулся Мишка оземь на виду у всей своей безбожной ватаги. Жив остался, да только хребет сломал. В бессилии развел руками районный доктор. Отказали у парня ноги, и стал он стой поры действительно — «оторви и брось». Мишка жрал «в три горла» горькую и, как волк, выл по ночам по своей загубленной молодой жизни.