Аванпост - [24]

Бах!

Выстрел… Голубь вскочил и завертел головой…

В лагере уже трубили тревогу.

Он бросился к роте. Лейтенант выскакивает из палатки в сетке для волос, а внутри продолжает играть граммофон. Почему в легионе у каждого лейтенанта есть портативный граммофон? — проносится в голове у Голубя.

— Откуда стреляли?… — спрашивает лейтенант.

Никто не может ему ответить. Во все стороны отправляют поисковые бригады, Через десять минут они возвращаются.

Святый Боже!

Несут Троппауэра… Бедный поэт… Голубь едва может устоять в строю, ему хочется броситься к другу…

— Докладывайте! — обращается к тому лейтенант. — Как было дело?

Троппауэр привстал. Рана не серьезная, пуля попала в руку.

— Откуда мне знать, кто стрелял и откуда, — сказал он. — Я гулял, погруженный в мечты, я все-таки поэт… Гюмер Троппауэр, если вам не знакомо мое имя, лирик…

— Рядовой! — рявкнул лейтенант. — Доложить как полагается!

— Пожалуйста, пожалуйста, — успокоил его Троппауэр, которому врач промывал рану. — Я гуляю, вдруг выстрел, один, пуля прошила руку, я падаю. Потому что, побеги я, стрелок пальнул бы из засады еще. А так он решил, что я убит.

— Трубите еще раз построение, — бросил лейтенант унтер-офицеру.

Загремела труба.

— A terre! — скомандовал лейтенант.

Все положили ружья. Лейтенант и унтер-офицер переходили от ружья к ружью, проверяя затворы и стволы. У того, кто ранил Троппауэра, не было времени почистить их после выстрела.

— Вот оно! — крикнул наконец сержант.

В руках у него было ружье Голубя.

2

— Рядовой!

Голубь сделал шаг вперед.

— Где вы были, когда раздался выстрел?

— Гулял, но оружие было не со мной.

— Вас кто-нибудь видел?

— Рядовой Троппауэр. Мы с ним разговаривали за пять минут до выстрела.

— Вы ссорились?

— Что вы. Поэт — мой лучший друг.

— За мной, марш!

Лейтенант пошел к санитарной повозке, где Троппауэру как раз бинтовали руку. Голубя конвоировали два унтер-офицера.

— Рядовой! В вас стреляли из ружья этого человека.

Троппауэр в изумлении приподнялся.

— Это исключено.

— Что за тон?! — накинулся на него лейтенант. — Вы виделись с ним перед случившимся?

— Да. Голубь просил, чтобы я прочел ему свои стихи, он любит мою поэзию, ведь я, если вы случайно не знаете, поэт, я…

— Замолчите! Было у этого человека ружье, когда вы разговаривали?

Троппауэр торжествующе воскликнул:

— Ничего похожего! Он сидел у подножия холма, посреди Сахары, и не было у него другого оружия, кроме губной гармошки…

Лейтенант пошел вымерять расстояние до холма, где сидел Голубь. Посчитал, сколько шагов до лагеря и обратно. Меньше чем в полчаса не уложиться, и то бегом. Значит, Голубь не виновен.

— Вы кого-нибудь подозреваете? — спросил лейтенант Троппауэра.

— Верно, какой-нибудь завистник. У художника всегда много завистников.

Виновник не объявился. Голубь раздумывал, стоит ли рассказать о привидении. Все-таки это странно: сначала его преследует привидение, потом из его ружья кого-то ранят… Может, это дело рук грустного призрака?… Но Троппауэр-то чем провинился?

Голубь остался возле Троппауэра и читал ему его стихи, которые раненый слушал с закрытыми глазами…

— Извини, Голубь…

Рядом возникла фигура графа. Его мелодичный, нежный голос был сама деликатность и предупредительность.

— Милый Троппауэр, — обратился он к больному, — мне так малы твои ботинки. Я даже хромаю. Прошу тебя, давай поменяемся обратно.

Поэт обменялся с графом башмаками. Удивленный Голубь поинтересовался, в чем дело.

— Еще в Оране, в вечер перед выступлением, — объяснил Троппауэр, — граф попросил меня поменяться ботинками, потому что я все равно иду в город, стало быть, ботинки придется чистить, а он хотел бы лечь, но его обувь заляпана чем-то красным, и он вынужден будет с ней возиться. Ну, ты знаешь, каковы поэты? Я поменялся с ним, а наутро мы уже выступили… Значит, мои ботинки ему малы… Прочитай то место, где я сравниваю любовь со спелым яблоком, когда оно падает с дерева…

Голубь стал читать, а поэт слушал, закрыв глаза и млея от наслаждения…

Глава одиннадцатая

1

Следующий переход до оазиса Мурзук: десять остановок на отдых, четыре раза с разбивкой лагеря. Фельдфебель Латуре обследует местность. Все прекрасно знают, что это дополнительное патрулирование он исполняет в наказание. И не без злорадства наблюдают по утрам, как за полчаса до построения он устремляется в пустыню. Но напрасно они ждали, что старый солдат выкажет усталость или недовольство. На его изрезанном шрамами лице не отражалось никаких чувств. Обожженные белые рысьи усы его все так же воинственно щетинились, и он так же зорко подмечал любую небрежность или беспорядок, как и прежде.

Было еще темно, когда восемь человек тронулись в путь, среди них Голубь, позади фельдфебеля Латуре. Рядом с ним оказался русский студент Ильич. Ильич, или, как его звали в легионе, Малец, часто дышал, что есть верный признак переутомления, при котором расширяются сосуды легких…

— Проклятый поход… — сказал он свистящим шепотом. — Знать хотя бы, куда идем, ведь Сахара в этих местах не изучена…

— Глупости, — успокоил его Голубь. — Оазис Мурзук — узел караванных путей из Марокко и Алжира…

Малец горестно покачал головой.