Аутсайдеры - [3]

- А откуда вообще могут быть деньги у человека, которого идиоты родители назвали Наум? - спросил себя Вишняков. Не то чтобы он увлекался мистикой - нет, до вражды с черными кошками было далеко. Просто он откуда-то знал, что лучше всего жить с именем и фамилией, которые никого не раздражают. Вот, скажем, неплохо живется Александрам, Николаям, Андреям, Анатолиям, звуки их имен совершенно для всех нейтральны. А Наум Адлер - в этом есть что-то несуразно-вызывающее. Адлер, кажется, вообще по-немецки орел. Орел Немка! Еще хорошо, что Вишняков совершил это лингвистическое открытие в зрелые годы, читая мемуары о войне, а не в школьные. Орла Немку заклевали бы окончательно.

И вдруг Вишняков вспомнил. Не то, что давало бы ключик к сегодняшней встрече, совсем другое, очень неприятное.

Кажется, они тогда учились в пятом классе. И был очередной идиотский месячник чистых тетрадок. И директриса ходила по классам, проверяла выложенные на парты тетрадки, говорила о первостепенном значении аккуратности, ее явление народу было событием мирового значения. Вишняков вспомнил старую дуру, толстую, как афишная тумба, с огромным гладким узлом на затылке. Узел цеплялся к голове при помощи многих длинных черных шпилек. Дети и тогда заметили эти вылезающие шпильки, но мысль об искусственности прилизанного кома волос и на ум не брела. До такой степени боялись директрисы.

У Немки, понятное дело, об тетрадки только ленивый ног не вытирал. На них и жирные пятна имелись, и отпечатки подошв, и обложки были надорваны, а уж Немкин почерк вообще был общим восторгом. Его, наверно, только сам Немка и разбирал. Директриса увидела этот кошмар, велела Немке встать - и понесла, и понесла!

Классная, которая уже смирилась с неряшливостью тихого мальчика, ничем не могла помочь. Дети просто сжались и боялись дышать.

Вдруг Немка заорал. Что он выкрикивал в лицо старой дуре, захлебываясь, рыдая, брызжа слюной, никто так и не разобрал. У него и всегда-то был полон рот дикции, а от волнения половину звуков он не выговаривал, а выплевывал. Старая дура прикрикнула на него, но только хуже сделала. Мальчишка просто завизжал, как резаный, и затопал ногами.

- Но это же псих! - с тем директриса и отступила, а к Немке наконец-то подошла классная.

- Нема, выйди в коридор, - велела она. - Кому говорю? В коридор!

Он тряс перед собой кулаками и бормотал невнятицу.

- Алла, выведи его, - распорядилась классная.

Алка тут же вскочила, взяла психа за руку, и он покорно за ней поплелся. Дверь закрылась.

- С ним это бывает, - сказала классная директрисе. - Не волнуйтесь, девочка его успокоит.

- Его в спецшколу надо, - не сдержалась директриса.

- Я же вам говорила…

- Я завтра же позвоню в роно.

- Я еще два года назад говорила…

Класс молчал. Всех ошарашило, что взрослые беседовали, как будто тут не было тридцати шести мальчиков и девочек.

Что Немка - псих, знали с первого класса. Что он в истерике слушается только Алки, тоже выяснилось довольно быстро. Но всем казалось, что это - личное дело класса и классной, а директрисе про Немкины психования знать незачем.

На следующий день к директрисе приходила Немкина мама - худенькая, испуганная, такая же узкоплечая и сутуленькая, с такими же огромными жалобными глазищами. Больше о спецшколе речи не было.

Вишняков крепко поскреб в затылке.

Два полюса имела эта история, и на одном стоял аутсайдер, почему-то избежавший спецшколы, на другом - более чем благополучный, красивый, спортивный, выдержанный юноша. Юноша, который увез Марину!

Немка доплелся до выпускного класса в одиночестве. С годами он почти перестал психовать, а общался только с Аликом-Клопом. И с рыжей Алкой. Это, кажется, и дружбой-то не было - просто лишь с ними Немка и разговаривал, и во что-то непонятное они с Клопом играли. А после выпускного - стоп, а был ли он вообще на выпускном? - аутсайдер пропал. Кто-то говорил, что мать пристроила его на завод, учеником слесаря-токаря, и там, на безымянном заводе, его след затерялся окончательно.

Откуда же в таком случае взялся джип?

***

- Вот тут я и живу, - сказала Марина банальные слова.

- Я знаю, - ответил ее спутник. - На третьем этаже.

Теперь следовало не менее банально предложить чая.

- Хочешь чаю?

- Хочу.

Они вышли из джипа, и юноша закрыл машину. Когда отошли на три шага, джип тихим писком попрощался с хозяином.

- У меня печенье к чаю, могу бутерброды сделать. А то вон в маркете пирожные всегда есть. Любишь сладкое?

- Почему нет?

Марину немного смущала сдержанность этого стройного мальчика. Он знал себе цену. И даже то, как он начал за ней ухаживать, было оттенено неугасимым и бессонным чувством собственного достоинства.

Она ловила себя на том, что в его присутствии немножко суетится…

В гости на ужин, постепенно переходящий в завтрак, он не напрашивался. Это и так было ясно - хочет, хочет. Но не станет ставить в неловкое положение ни Марину, ни себя.

А она, прекрасно осознавая одиннадцать лет разницы в возрасте, то устремлялась к нему, то отступала.

И, наконец, решилась.

Они купили коробку самых разных пирожных, яблоки, виноград, и Марина ждала, что он выберет на алкогольных полках бутылку какого-нибудь достойного вина. Не выбрал. А говорить ему: "Дорогой, вино нужно не тебе, а мне - чтобы расслабиться и выкинуть из головы благопристойную ахинею" Марина никак не могла.