Аут. Роман воспитания - [57]

Постепенно, как бы само собой, он впал в странное состояние, похожее на наркотический приход. Поначалу он еще заставлял себя понимать слова, когда к нему обращались солдаты или Ингрид, а затем перестал, надоело. В голову его, замещая реальность, медленно поползли со всех сторон обрывки, лоскуты видений. Явилась и любимая ядовито-желтая подлодка, она надвигалась на него, в ее иллюминаторе он разглядел лицо, но не Ринго, а Ингрид. Но Ингрид старой, столетней, морщинистой, изможденной, со свисающей до подбородка верхней губой, в которую был вставлен деревянный кругляк пелеле. Из недр субмарины вылезало пушечное жерло и с оглушительным воем выпускало в Георга едкую струю желтой жидкости. Она облепляла его целиком, словно забирала в кокон, и он падал, падал, падал, задыхался. Желтизна субмарины блекла, превращаясь в выветренные камни египетской пирамиды, у подножия которой зияла бесконечно черная пропасть. Он сидел на горячем камне и смотрел вниз, куда за ноги опускали его же спеленатую мумию, все ниже, ниже, так что вскоре только белое пятнышко едва-едва мерцало в колодце…

Георг не слышал, как приходил знахарь – мканка: седой негр в набедренной повязке, руки и ноги жилистые, место вырезанных мочек ушей занимали серьги из крокодильих зубов, а длинные темные зубы его были остро заточены. Мканка поставил на циновку две жамбировых фигурки – мужчину (о половой принадлежности красноречиво свидетельствовал непропорционально длинный и толстый кусок ветки спереди) и женщину. На головы фигурок были приклеены пучки сухой желтой соломы. Поставил и начал камлание. Георг не чувствовал его прикосновений к своему изъязвленному телу, не ощущал прикосновений жестких подушечек его кривых стариковских пальцев – притирания травяным отваром, не различал зловещего бормотания. Потом стало черно. А следом из черноты, издалека, но тоже в сюжете собственного бреда, он услышал оглушительные разрывы то ли бомб, то ли снарядов, вопли, автоматную пальбу, а потом опять – черную тишину.

Змея. Она тоже выползла из бреда – изумрудная, грациозная, нежная и смертоносная. Она ползла, переливаясь узором чешуек на коже, перетекала из одного бреда в другой, по самому краю, словно соединяя собой видения Георга. Когда он открыл глаза, она уже висела прямо над ним, покачиваясь, а за ней он увидел разорванную крышу, ошметки пальмовых ветвей и соломы. «Зеленая мамба…» – он узнал ее.

Не так давно Георг дружил с одной зеленой мамбой. Он жил тогда несколько недель в самом центре этой страны, в городке на берегу Замбези. Вечерами ходил с удочкой на берег, приглядел укромное местечко – залив с песчаным пляжем, отделенный от бескрайней реки длинной косой, там можно было и купаться на отмели, не боясь крокодилов. На пляж вела узкая тропа, петляющая среди камней и кустов, – в кроне одного и жила мамба. Он слышал, что эта змея слывет опаснее даже черной мамбы, а уж та считалась самой страшной во всей Африке. Они «уговорились» в первый же вечер: как только змея чуяла его приближение, она сползала на землю, скрывалась за камнем. Затем возвращалась или же укладывалась на камне, грелась в лучах вечернего солнца.

…Змея прыгнула, проползла по предплечью, холодно пощекотала плечо, шею и скрылась. Только сейчас Георг заметил, что весь усыпан ветками и листьями, что от хижины осталась только одна стена, да и та наполовину разрушена, и что Ингрид дышит где-то рядом на расстоянии вытянутой руки. Он повернулся к ней – она лежала неподвижно на спине. Пощупал ее лицо – горячее. Он чувствовал, как каждую ее клеточку томит боль и лихорадка. Приподнялся, неверными движениями скинул с себя мусор, кое-как встал, огляделся.

Лагерь являл собой живописные руины – повсюду зияли глубокие воронки, повсюду поваленные стволы деревьев и фрагменты (он вспомнил это слово из полицейских протоколов) человеческих тел, и птицы, птицы, слетевшиеся на пир. Судя по всему, налет произошел накануне. Пахло гарью вперемешку с быстро разлагавшимися на жаре людскими телами – горько, сладко, отвратительно.

Георг вышел. Ему повезло почти сразу: на краю поляны в кустах он обнаружил канистру с водой и банок десять мясных консервов. Нашел складной армейский нож, пистолет с полной обоймой, рюкзак, недавно выстиранную камуфляжную куртку, еще какие-то вещи. Стащил все к руинам хижины, у порога которой на ветке лежала зеленая мамба. Она чуть подняла голову, когда он проходил мимо.

Ингрид бредила – шевелила спекшимися губами, бормоча невнятное. Георг намочил тряпку, положил ей на голову, затем попытался напоить. Инстинктивно она делала глотательные движения, но вода проливалась мимо безвольной струйкой. «Рецидив», – решил он. Посидел рядом, потом побрел искать лекарства. Ему опять повезло: аптечка валялась, почти невредимая, неподалеку от сгоревшего «лендровера» – присыпана землей, не сразу и различишь. Там были аспирин, болеутоляющие таблетки, антималярийные, и еще мази, назначения которых он не знал.

Утром следующего дня он проснулся от оглушительного взрыва. Георг почти всю ночь провел у изголовья Ингрид, отпаивая ее лекарствами, и только забылся в тяжелом сне, как вдруг – взрыв. Сначала он решил, что это приснилось, но несколько комьев земли тяжело упали рядом, и он понял – реальность. Подождал немного – сначала орали и хлопали крыльями птицы, потом снова тишина. Было по-утреннему прохладно, но на востоке уже забрезжило, полоска чистого неба проявилась над лесом. Ни шевеления, ни шума – тихо. Он крадучись пошел в сторону взрыва, раздвинул колючие кусты и увидел дымящуюся свежую воронку глубиной не больше метра. На ее краю лежала туша льва с разорванным брюхом и почти оторванными задними лапами. «Мина!» – догадался. Он-то ходил вчера словно по парку, а оказалось, что подступы к лагерю заминированы. Георг стал пятиться тем же путем к хижине, но потом спохватился: лев – это свежее мясо. Он знал, что львиное мясо жесткое, но можно ведь есть лигагву – печень: туземцы верили, что она дает силу и храбрость льва. Георг буквально подполз к месту взрыва, долго и с отвращением кромсал теплые внутренности, пока не добрался до лигагвы. Отрезал несколько кусков, сочащихся кровью. Разжег костер, нанизал их на ветки, поджарил. Продегустировал – отвратительный вкус. Тем не менее заставил себя проглотить несколько кусочков. Когда проснулась Ингрид, он заставил и ее съесть пару ломтиков.