АУЕ: криминализация молодежи и моральная паника - [106]

Случай 4 также демонстрирует пример перекодирования субкультур эмо и гóтов «сверху», но о формирующем воздействии на сами субкультуры здесь говорить не приходится, потому что они в целом были на спаде, моральная паника в верхах не повлияла на их естественное развитие (как, кстати, моральная паника, описанная Коэном, не оказала заметного влияния на уже сформировавшуюся субкультуру модов).

Зато случай 5 показал во всей полноте, как публикации в СМИ, выступления политиков и действия правоохранительных органов способствуют развитию виртуальной активности, привлекающей большое количество мобилизованных моральной паникой новичков.

В перечисленных случаях ярко проявляется описанный Стенли Коэном механизм диффузии, согласно которому локальное явление в общественном сознании расширяется на сферы, первоначально к данному явлению не относящиеся[676].

Особый интерес вызывает сравнение моральных паник, связанных с «группами смерти» и «движением АУЕ». Два этих случая во многом похожи, поскольку они возникли примерно в одно время, в одном обществе и в одних и тех же информационных и технологических условиях. В следующем параграфе будет проведен сравнительный анализ двух этих случаев.

VIII.2. «Группы смерти» и «движение АУЕ»

Как уже было сказано в конце параграфа VIII.1, моральная паника 2015–2017 годов, связанная с «группами смерти», дает сравнительный материал для понимания процессов моральной паники, связанной с АУЕ. Эти две резонансные темы получили популярность примерно в одно и то же время, в одной и той же социальной реальности. Не случайно СМИ часто сопоставляют эти две темы — рассматривают «группы смерти» и «движение АУЕ» в общем списке как разные проявления опасностей, связанных с молодежью[677]. Рядом они находятся и в разнообразных методологических разработках, связанных с деструктивным поведением подростков и молодежи[678]. Вместе они фигурируют и в политической повестке. Так, 24 августа 2017 года «на сайте Смольного появились итоги закрытого совещания о том, как вести профилактическую работу с молодежью, дабы уберечь ее от сквернословия, криминальной субкультуры, влияния игр в духе „синий кит“, оградить от наркотиков и вернуть на тропу патриотизма. (…) Судя по содержанию поручений и рекомендаций, речь на совещании шла о двух моментах, вероятно, взаимосвязанных в головах чиновниках друг с другом: субкультура криминального мира (нашумевшая в последний год субкультура АУЕ) (…) и подростковая игра „синий кит“»[679]. 12 ноября 2019 года на совещании по профилактике правонарушений среди несовершеннолетних в Нижнекамске (Татарстан) замначальника УМВД Айнур Камалов помимо обсуждения АУЕ отметил, что «сегодня „Колумбайн“, „Синие киты“, сообщество ваххабитов сливаются в единого монстра»[680].

Аналитическое сравнение двух опасностей, угрожающих подросткам, провел у себя в Facebook член Совета Федерации Федерального Собрания РФ А. В. Беляков после того, как 20 ноября 2017 года внес в Государственную думу РФ законопроект, направленный на борьбу с «движением АУЕ»: «Если мы даже поверхностно сравним технологию работы администраторов „групп смерти“ и сообществ АУЕ, то сразу выявим много общих черт. Во-первых, это романтизация соответствующей тематики. В одном случае детям внушают, что умереть молодым — это возвышенно, в другом — что жить по „воровским законам“ — это благородно. Во-вторых, используется большое количество разнообразного аудиовизуального контента. В „группах смерти“ публикуют подробные пособия для самоубийц, в сообществах АУЕ — видеоинструкции, как „без шума обчистить“ соседскую квартиру. И наконец, третья общая черта — интерактивность взаимодействия администраторов с членами группы. В суицидальных сообществах администраторы дают задания подросткам сначала поцарапать вены, потом записать прощальное видео, вовлекая тем самым детей в некую игру, квест. Технологи групп АУЕ также используют эти приемы, предлагая школьникам сначала покурить, потом украсть пару купюр у родителей, а уже затем начать вымогать деньги у детей помладше. Тот факт, что ребенок растет в благополучной семье и посещает престижную школу, не служит преградой от его вступления в сообщество АУЕ в социальных сетях»[681]. От себя добавлю, что лично мне не удалось найти сообществ, в которых проводились бы описанные игры, связанные с криминальными заданиями. Не упоминается о таких играх и в других источниках. Остается пожалеть, что сенатор Беляков не опубликовал какой-либо уточняющей информации по этому вопросу.

Вслед за Беляковым также проведем сравнительный анализ «групп смерти» и «движения АУЕ», только сравним их не как угрозы, а как моральные паники. Для этого используем схему, которой уже пользовались в параграфе VIII.1 для сравнительного анализа пяти советских и постсоветских моральных паник.

1. Моральная повестка

В основе обеих моральных паник лежит общественное представление об опасности Интернета. Это пространство, в котором живут дети, подростки, молодежь. Увлеченность нового поколения виртуальным пространством очевидна, и она подтверждается личным опытом любого человека, склонного к «моральному предпринимательству», — каждый лично знает, видит на улице, встречает в метро детей и подростков, погруженных в дисплей компьютера, планшета, телефона, совершающих какие-то манипуляции с гаджетами, переносящих свою сферу общения в социальные сети Интернета. Дети и подростки осваивают контент, не близкий даже двадцатилетним. В этой ситуации очевидно, что в недоступном взрослым виртуальном пространстве дети и подростки попадают под постороннее влияние, оказываемое некими взрослыми и опытными манипуляторами.