— Тут я, — за спиной младшего лейтенанта раздался негромкий и очень спокойный голос. — Спичек не найдется, товарищ младший лейтенант? Что-то моя «катюша» совсем фурыкать перестала.
Суслин круто развернулся: перед ним стоял ефрейтор Святкин и одеревенелыми пальцами оглаживал ц ыгарку.
— Святкин, почему вы здесь? — грозно спросил он — А бой?..
— Какой бой?
— Танки же! — закричал Игорь. — Я же сказал: танки справа! Там ваши товарищи гибнут, там атака, а вы… вы…
— Ах, танки? — лениво переспросил Святкин. — Это которые справа? Так те танки, про которые вы сказали, я отбил.
— Как отбили?
— Отважно, — серьезно сказал Святкин.
— Так доложите, как положено!
— Докладываю: все в порядке, бобик сдох.
— Какой бобик? — опешил Игорь.
— Фрицевский, — пояснил Святкин. — Тридцать семь танков я лично пронзил. Остальные разбежались. Их там мой Калуга прикладом доколачивает.
— Слушайте, Святкин, что вы дурочку строите? — тихо свирепея, сказал Суслин. — Какие же это, интересно, были танки?
— Танки типа «сила», товарищ младший лейтенант!
— Все! — закричал Суслин. — Отбой! Ефрейтор Святкин все танки перестрелял!
— Молодец, товарищ ефрейтор, — обрадованно сказал Кодеридзе. — Вот что значит фронтовой опыт.
— Отставить разговоры! — кричал Суслин. — Разберись по отделениям! За мной бегом, марш!..
Придерживая оружие, взвод рысцой потрусил по дороге следом за своим обиженным командиром.
Игорь гнал их беспощадно. Наконец, взмокшие так, что пар шел от шинелей, солдаты вбежали в расположение маршевого батальона.
В канцелярии возле окна стоял командир батальона и, любуясь пышущими жаром «истребителями танков», говорил вечно чем-то недовольному ротному:
— Вот, ротный, отличный взвод. Браво, Суслин, браво! Толковый из него растет командир. Жаль только, что нету у него боевого опыта.
— Жаль, — согласился ротный.
— Но с другой стороны — образование, — размышлял комбат.
— С другой — это точно, — хмуро отметил ротный. — А с третьей стороны у него — Святкин.
Ефрейтор Святкин стоял перед строем взвода, понурив голову, а младший лейтенант Суслин говорил речь, горя незаслуженной обидой:
— Я не стану вас наказывать, ефрейтор Святкин. Надеюсь на вашу солдатскую совесть. Только дайте слово мне, вашему командиру, и своим боевым товарищам, что впредь вы никогда не сорвете тактических занятий нашего взвода.
— Я не бу, — растроганно сказал Святкин.
— Что «не бу»? — опешил Игорь. — Что значит «не бу»? Ду! Где ду?
— Я не ду, — всхлипнув, сказал ефрейтор. — Потому я и не бу…
Четыре десятка глоток заржали, словно табун. Гоготали, задыхались, кашляли…
— Командуйте им, чтоб в казарму шли, — посоветовал Гарбузенко. — Намерзлись хлопцы. И жрать им давно пора.
— Командуйте сами, — Суслин вяло махнул рукой и пошел совсем не в ту сторону…
Константин лежал на второй полке купейного вагона, вслушиваясь в стук колес и звуки ночной поездной жизни. Ему не спалось. Состав замедлял ход. Зашипели тормоза, поезд остановился. Громыхнула входная дверь, и в коридоре послышался недовольный голос проводницы:
— Куда я вас дену? Куда? Сказано, мест нет, так все равно лезут и лезут!
— Не волнуйтесь, пожалуйста, — мягко сказал женский голос. — Мне недалеко, я здесь постою, в коридоре. Я не могу не ехать, просто не могу. Я же объясняла вам…
— Объясняла, объясняла, — почему-то очень обиженно проворчала проводница и, видимо, прошла в свое купе, потому что хлопнула дверь.
Поезд тронулся с места. Опять застучали колеса.
Длинный дощатый стол казармы был завален паклей, тряпками, шомполами, манерками с маслом и щелочью. Взвод занимался чисткой оружия.
Суслин ходил за спинами солдат, не вмешиваясь в их ленивый разговор.
— Нетерпеливый ты, Абрек, — ворчал Мятников. — Не дери паклей ствол, не дери. Гладь — пулемет ласку любит. Ты что, девок никогда не гладил, что ли?
— Зачем так о женщинах говоришь? — сердился Кодеридзе. — У меня жена есть, мне обидно, понимаешь.
— Жена? — недоверчиво протянул Мятников. — Ну, ты даешь, Абрек! И ребенка успел сделать?
— Зачем опять обидно говоришь? Спроси: дети есть? Отвечу: есть. Сын есть, понимаешь?
— Сын?.. — поразился сержант. — Ну, извини, не знал. Извини, друг. Сын… Сын — это, брат, здорово! Ты молодец, что сына заимел. По себе знаю. У меня, брат, двое.
— А у меня — девочка, — ласково улыбнулся Хабанеев. — Я ей самое красивое имя нашел. Такое…
— Ты бы лучше пружину нашел, Хабанера, — прервал его Сайко. — Баланду травить вы все мастера, а я вот интересуюсь, где наша пружиночка?
— Должно, уронили, товарищ младший сержант.
— Уронил, так ищи, салага! А то девочка твоя в первом же бою сироткой останется.
Хабанеев покорно полез под стол, где и принялся искать злополучную пружину, недовольно ворча под нос:
— Ходят тут, ходят, а потом удивляются, отчего это оружие не стреляет…
— Вы обо мне, что ли, Хабанеев? — нахмурился Суслин.
— Никак нет, — отозвался из-под стола Хабанеев. — Я о старшем сержанте Гарбузенко, товарищ младший лейтенант. У него сапоги сорок шестого размера: затвор можно унести, не то что пружиночку.
— Кстати, а где Гарбузенко? — спросил Игорь.
— К старшине пошел, — пояснил Мятников, любовно протирая ветошью ствол пулемета. — Мыло канючить.
