Аттила - [2]

— Только не меня и не моих гепидов, — сказал спокойно король Ардарих, слегка выпрямляясь.

— Разумеется, — с досадой воскликнул Дагхар, — не тебя и поток еще не остгота Аламера. Вас прославляет он, называя своим копьем и мечом. Вас он уважает, но за какую цену! за что в награду?

— В награду за нашу верность, юный королевич.

— Верность! Это ли высшая слава? Меня учили иному в королевском дворце скиров! — Когда я еще был мальчиком, мой слепой отец, король Дагомут, певал мне бывало, под звуки арфы:

   Высшая слава,

   Высшая честь,

   Слушай и помни,

   Мужество есть.

— И хорошо ты научился, юноша, от твоего отца и тому, и другому. Как лучшего певца, как самого славного арфиста тебя прославляют всюду и мужчины и девушки. А как ты храбро действовал мечом против византийцев и склабенов — это я видел сам и сердечно радовался. Научись же теперь еще вот чему: — у старшего учиться не позорно — начало мужества есть верность.

— И это все? — нетерпеливо спросил Дагхар.

— От меня — ему — да!

— Так неужели, друг Ардарих, — вмешался король Визигаст, — ты не чувствуешь никакого сострадания к твоим соплеменникам, соседям и друзьям? — Правда, он не отнял пока у гепидов и остготов принадлежащих им прав, он соблюдает заключенные с ними договоры. Но все остальные? Мои руги, скиры Дагомута, герулы, туркилигни, лангобарды, квады, маркоманы, тюринги, твои швабы, Гервальт, — ведь он с наслаждением по произволу нарушает всякие договоры даже с теми, кто остается ему верным. Вас он уважает, вас награждает богатыми дарами, предоставляет вам участие в добыче, если даже вы и не участвовали в битве… а нас? — Нас он угнетает и отнимает нам принадлежащее. Разве это не возбуждает ненависти и зависти, как ты думаешь?

— Конечно, возбуждает! — вздохнул Ардарих, разглаживая свою седую бороду.

— Он нарочно хочет довести нас, — продолжал король ругов, — до отчаяния, до восстания.

— Чтобы вернее вас уничтожить, — согласился печально Ардарих.

— Для этого он прибавляет к угнетению поругание и позор. Тюринги платили ежегодную дань из трехсот коней, трехсот коров и трехсот свиней. Вдруг он потребовал теперь новой ежегодной дани из трехсот девушек.

— Я убью этого растлителя! — громко вскричал Дагхар.

— Не достанешь его копьем, горячая голова, — возразил Гервальт, махнув рукой. — Его гунны густыми толпами, как пчелы улей, окружают его всюду, на каждом шагу.

— А храбрые тюринги, — допытывался король Ардарих, — уже согласились на такую дань?

— Не знаю, — сказал Визигаст. — Да, несколько лет тому назад, тогда проснулась надежда в сердцах трепещущих народов, они было встрепенулись и подняли голову! Когда там, в Галлии — ты помнишь, друг Ардарих? — трупы остановили течение реки, и ее воды, обагренные кровью, выступили из берегов.

— Мне ли не помнить! — простонал гепид. — Двенадцать тысяч моих гепидов легли там.

— Тогда он, всемогущий впервые должен был отступить.

Благодарение славным вестготам и Аэцию, — воскликнул Дагхар.

— И когда он вскоре после того, — вмешался Гервальт, — и в Италии должен был отступить пред старым римским священником, ходившим опершись на костыль, тогда у всех порабощенных племен на Западе явилась надежда…

— Что господству его пришел конец, что Бич Божий сломлен, — продолжал Визигаст.

— Уже загоралось здесь и там пламя свободы, — воскликнул Дагхар.

— Но слишком рано! — произнес король гепидов.

— Конечно, слишком рано, — вздохнул Гервальт. — Оно было потушено потоками крови.

— А теперь, — сетовал Визигаст, — он замышляет на ближайшую весну еще большее кровопролитие, чем прежде. Правда, он держит в строгой тайне свои планы, но по тем громадным силам, которые они собирает, можно догадываться, что кровопролитие будет ужасное. Он собирает все свои народы — (а их несколько сот!) — из обеих частей света! А из третьей — из Африки ему протягивает руку для ужасного союза вандал.

— Против кого все это? Опять против Запада? — допытывался Гервальт.

— Или против Востока? — спрашивал Дагхар.

— Верите — против обоих! — закончил Ардарих.

— Против кого бы то ни было, — продолжал король ругов, — но он в шесть раз будет сильнее, чем был три года тому назад. А каковы противники? В Византии слабый человек на троне! На Западе?.. Но Аэций — в немилости у императора Валентиниана, ему угрожает кинжал убийцы. У вестготов три или четыре брата спорят из-за короны. Погиб, навсегда погиб мир, если будет еще покорена Галлия с Испанией. Тогда надет и Рим с Византией. Он должен умереть, прежде чем вступить в эту последнюю борьбу, в которой несомненно одержит победу. Иначе им будет порабощен весь свет. Прав я или нет, друг Ардарих?

— Да, ты прав, — со вздохом сказал он, прижимая ко лбу стиснутую левую руку.

— Нет, ты не прав, король Визигаст! — воскликнул алеман. — Ты был бы прав, если бы он был такой же смертный, как и мы все, и если бы его можно было одолеть, как всякого другого. Но он — чудовище, он вышел из христианского ада! — Он сын беса и ведьмы, — так его называют потихоньку наши жрецы. Копье не колет его, меч не рубит, никакое оружие не ранит! Я это видел, я это знаю! Я стоял возле него на той реке в Галлии. Я упал, и сотни, тысячи падали возле меня под градом стрел и копий. Он стоял! Он стоял прямо и смеялся! Он дул себе в свою востренькую, жиденькую бородку, и римские стрелы отскакивали от нее, как соломинки. Что он не человек, лучшим доказательством служит его жестокость.