Аттила, Бич Божий - [2]

В 423 году от Рождества Христова — а именно с этого времени начинается наше повествование — Гонорий умер, не оставив после себя никакого потомства, что немедленно создало вакуум власти. Восточный император, Феодосий II, сын Аркадия, отказался от претензий на западный трон в пользу следующего легитимного наследника, Валентиниана, несовершеннолетнего сына Констанция III и Галлы Плацидии (императрица и ее маленький сын гостили в то время у Феодосия в Константинополе). Тем временем всю власть на Западе узурпировал Иоанн, провозгласившей себя императором в Равенне, бывшей тогда столицей Западной Римской империи. Тут же из Константинополя в Равенну была отправлена экспедиция (в числе прочих в нее входили Плацидия и Валентиниан), в задачу которой вменялось низложить Иоанна. С мольбами о помощи узурпатор обратился к Аэцию. Желая предотвратить приход Плацидии к власти в качестве регента Валентиниана — что, по его мнению, имело бы катастрофические последствия для Запада, — Аэций согласился оказать Иоанну поддержку. С собранным на другом берегу Дуная огромным войском, основную часть которого составляли его друзья и союзники гунны (среди них он жил заложником в свои детские годы), Аэций отправился в Италию. В последние весенние дни судьбоносного 425 года две армии сошлись лицом к лицу у Равенны.

Часть первая Равенна 423 — 433 гг

История Флавия Аэция, последнего римского полководца, и его друга, ставшего впоследствии врагом, Аттилы, предводителя гуннов

Пролог

Выругавшись, Тит Валерий Руфин пришлепнул укусившего его в шею комара. Даже здесь, в тридцати метрах от земли, на крыше равеннской базилики Урсиана, нового собора епископа Урсия, эти паразиты не знали покоя. Взор его вновь обратился к востоку: поднимавшееся над Адриатическим морем воспаленно-красное солнце предвещало очередной невыносимо жаркий день. Мгновение — и засверкали под ранними лучами башни императорского дворца, озарились зубчатые городские стены, засияли верхние своды акведука, построенного по приказу императора Траяна триста лет тому назад, заискрились золотом купола церквей, пришедших на смену языческим храмам. Застилавшая Равенну легкая дымка постепенно расползалась: при желании уже можно было различить очертания огромной насыпи, соединявшей город с расположенным в четырех с половиной километрах к юго-западу портом Классис; дорога туда шла через неимоверно разросшуюся Цезарею, предместье западной столицы. Прошло еще немного времени, и Титу открылся весь этот, столь знакомый, но оттого не менее унылый, пейзаж: болота и лагуны, чьё однообразие нарушали лишь редкие заросли ивняка да сверкающая рябь Фосса Аугусты, громадного канала, связывавшего Равенну с рекой Пад.

Вскоре по отбрасываемому вражескими доспехами и оружием тусклому мерцанию, тонким струйкам дыма, исходившим от разожженных костров, и слабым звукам труб Тит понял, что противник, разбивший в Цезарее лагерь, приходит в движение. Следующий час ожидания показался ему целой вечностью. Вражеское войско — прибывшая из Восточной империи конница, во главе которой стоял Аспар, сын Ардавура, бывалого солдата и полководца, — рассредоточилось по насыпной дороге. Прищурившись и вытянув вперед сжатую в кулак руку, Тит принялся считать всадников: пятьдесят — между двумя суставами пальцев; десять, двадцать, тридцать рядов… Наиболее отдаленные от Тита конные отряды сливались в расплывшиеся светящиеся пятна, что делало точный подсчет невозможным; тем не менее, по его прикидкам, всадников было никак не меньше пяти тысяч, возможно — около десяти.

Прошло еще несколько минут, и до Тита донесся приглушенный резкий звук — то заиграли трубы. Словно гигантская гусеница, огромная колонна поползла по насыпи в направлении города. Когда она оказалась в пяти или шести сотнях шагов от городской стены, Титу удалось рассмотреть различные типы конницы, составлявшие авангард вражеского войска: catafractarii, с головы до пят закованные в доспехи и выглядевшие удивительно безжалостными; clibanarii в кольчугах и шлемах; легкая конница, вооруженная копьями, небольшими круглыми щитами и касками; конные лучники и прочие вспомогательные формирования. Увиденное Тит постарался сохранить в голове, используя старый цицероновский метод — так называемые «дворцы памяти», воображаемую анфиладу комнат, каждая из которых содержит определенный сегмент информации, легко припоминаемой при прогулке по «залам».

Нужно поторапливаться. При входе в город через Авреанские ворота, как и при выходе через Ариминские, колонне, конечно же, придется замедлить ход, но любая секунда, выигранная им во время возвращения в штаб с донесением, позволит командующему — полководцу Аэцию — лучше подготовиться к сражению, которое, похоже, уже неизбежно. Передвигаясь ползком, Тит добрался до выходившего на крышу люка и по приставной лестнице спустился на поддерживаемую лесами платформу — работавшие там мастера еще не закончили укладывать стенную мозаику, на которой восседавший на земном шаре Христос отделял овец от козлищ в Судный день. Великолепно прорисованное лицо Иисуса выражало несовместимые, казалось бы, чувства — доброту и силу, сострадание и мощь. Преисполненный эмоций, Тит преклонил колени перед образом и осенил его крестным знамением. (Недавно он, язычник в молодости, обратился в новую веру.) Умиротворенный и окрыленный, продолжил он свое нисхождение. Иподиакон, тайно впустивший Тита в собор, дожидался его у подножия лесов. Вместе они поспешили прочь из этого впечатляющего — пять нефов, пятьдесят шесть мраморных колонн, восхитительная мозаика, переливающаяся в сумерках голубым и желтым цветом, — строения.