Атосса - [49]

Упорный враг продолжал, как железом, проводить суровую борозду по ее лицу. Никто еще не заходил так далеко и не бросал вызова скифским просторам. И кому открывались их глубины, кто умел читать в их тайнах, стало известно, что Дарий осужден и приговорен к гибели. Его предостерегали свежие ветры с Меотиды, ему кричали стаи воронов, следовавших за войском. Еще он гнал перед собой скифов, рассчитывая настигнуть и разбить, но уже вся степь знала, что он гонится за призраком. Безумец преследовал безумца.

Бедствие, горчайшее из всех, что были до сих пор, посетило его. Скифы подожгли степь. Весь день тянуло гарью, слезились глаза, скребло под черепом, а к ночи надвинулся огненный ураган. Когда он, дойдя до персов, разорвался надвое и яркими лентами стал обходить лагерь, перед Дарием открылась черная, непроницаемая бездна.

— Через четыре дня ослы и кони падут, колесницы и грузы будут брошены, а потом войско ляжет костьми, — услышал он чью-то взволнованную речь.

Царь потребовал совета у приближенных. Они молчали. Только двое предложили немедленное отступление. Это походило на удар молотом.

Дарий мог вернуться в Сузы только победителем. Мысль о том, что, растеряв половину войска и ни разу не повстречав врага, он возвратится под брань и проклятия черни, под колкие насмешки знати — душила его больше, чем дым пожарища. Он колебался: отрубить ли безумцам носы, уши, вырезать языки или сделать вид, что не слышал их слов?

Тогда заговорил Агелай.

- Нет, царь, отступать можно было до пожара. Теперь поздно. Степь позади нас выгорит на большем пространстве, чем спереди. Скифы пустили огонь в нашу сторону, но того, что лежит у них на пути, они жечь не станут. Продолжая преследовать их, мы скорее достигнем травы, чем обратившись вспять. Ведь враг находится от нас на расстоянии одного-двух дней пути.

- Клянусь, Агелай, если сегодня ты окажешься прав, милость моя пребудет на тебе вечно!

По совету горбуна, выступили, несмотря на ночь. Конница и верблюды сразу же утонули во мраке. Им велено было идти налегке и как можно скорее достигнуть травы. Чтобы ослов и мулов сделать быстроходными, часть ноши с них переложили на боевые колесницы. Полководцы ворчали. Они боялись попасть в засаду. Но, по мнению грека, скифы были далеко в эту ночь и коварства их можно было не опасаться.

Шли в такой тьме, что нельзя было увидеть собственной руки. Люди падали в. овраги и ранили себя собственным оружием. Их оставляли умирать. Был случай, когда две толпы, надвинувшись друг на друга и не будучи в силах разойтись, подняли такой шум, что шедший поблизости отряд персов напал на них, приняв за неприятеля. Битву остановили, но раненых опять не подбирали. К утру персы, усталые, ропщущие, брели нестройной ордой и требовали отдыха. Агелай сказал:

— Пусть падают больные и усталые, пусть повозки и мулы остаются в степи — наше спасение в неустанном движении.

После полудня ропот усилился и начальники с трудом погоняли готовых заснуть на ходу людей. Ариарамн приступил к Агелаю с грубой бранью.

— Сумеешь ли, господин, разбудить через два часа уснувшее войско? — спросил его горбун. К вечеру он согласился на отдых.

Новая ночь наступила страшнее первой. Местность пересекало множество оврагов, дно которых персы устлали своими трупами, сломанными повозками, колесницами и издыхающими животными. В ту ночь кони сильно похудели. Увидев наутро их ввалившиеся потные бока, Агелай велел облегчить их ношу. Их часто останавливали для отдыха, но кони выбивались из сил и под конец стали храпеть.

Царская свита робко, невзначай роняла замечания, клонившиеся к погибели Агелая. Царю донесли, что уже половина его колесниц осталась в степи со сломанными дышлами и разбитыми колесами. Потом он услышал, что войско бредет в беспорядке, бросает щиты и при встрече с врагом не в силах будет сопротивляться. Пришло известие о падеже коней. Прекрасные питомцы Элама оставались лежать с оскаленными зубами на обгорелой земле. Когда царь размышлял над этими слухами — в войске началось смятение. Навстречу двигалась серая пелена пыли.

— Измена! Проклятый грек отдал нас в руки врага! Агелая схватили, заковали и Дарий поставил за спиной у него черного нубийца с мечом, чтобы снести голову, как только скифы приблизятся на полет стрелы. Вожди пытались привести войско в порядок, но оно перемешалось настолько, что сделалось кричащим, толкающимся сбродом, от него ничего нельзя было ожидать, кроме бегства при первом же натиске.

Ариарамн разорвал на себе одежды.

Но в приближающейся пыли заметили очертания горбов, пестроту знакомых плащей, позывные сигналы. Это возвращались верблюды, посланные вперед Агелаем. Они сложили свою поклажу и пришли взять новую. Принесли весть, что трава найдена и находится на расстоянии полудня пути.

— Нет, грек, тебе не суждено умереть позорною смертью, — сказал Дарий, — ты кончишь дни на золоте и пурпуре!

II

Давно было замечено, что полоса вытоптанной земли, которую оставляли за собой отступавшие скифы, постепенно суживалась. Вначале она была необозрима, потом немногим превосходила ширину Босфора, а незадолго до пожара уменьшилась до ширины Борисфена. Ариарамн объяснял это тем, что скифы перестроились и идут длинной колонной, но Агелай думал другое: