Атомный конструктор №1 - [24]

Однако усилия разведки обеспечивали — как максимум — получение подробных сведений и данных. А для полноценного их осмысления требовались ученые примерно такого же класса, как и те, кто впервые пришел к верному решению в США. К тому же надо было понять — не имеем ли мы дело с дезинформацией? И разведывательную информацию — ее цифры, надо было проверить вначале расчетом, а затем и экспериментом. Так что даже наличие самых подробных разведывательных сведений само по себе проблемы не решало.

Показательна, например, история нейтронного запала первой советской атомной бомбы. Разведывательные данные из США содержали сведения об инициаторе — источнике нейтронов на основе уникального радиоактивного материала полония-210. Сведения о нейтронном инициаторе были весьма подробными. Но где взять этот самый полоний? Требовалось срочно организовать его производство, и вот тут могли помочь лишь собственный опыт и накопленный в стране научно-промышленный потенциал. Первоначальное количество Ро²¹⁰ было выделено из радия-эквивалента Государственного фонда Министерства финансов.

Затем было развернуто постоянно действующее производство Ро²¹⁰. Исходным материалом был облученный в реакторе металлический висмут. В основе же процесса выделения Ро²¹⁰ лежала технологическая операция его осаждения из азотнокислых растворов висмута на поверхность порошкового металла высокой чистоты, получаемого электрохимическим способом. Многократное переосаждение увеличивало коэффициент обогащения в миллион раз. Все это могли совершить лишь профильные отечественные специалисты, а не мастера разведки!

Можно напомнить и историю с получением графита сверхвысокой чистоты для будущего уран-графитового реактора, ряд данных по которому также был получен разведывательным путем. Требовался материал с крайне жесткими характеристиками сечения захвата нейтронов, а это означает фантастическую химическую чистоту графита, фактически — чистого углерода без малейших примесей. Такого графита страна ранее не производила — в том просто не было нужды. И когда Курчатов выставил свои требования, выяснилось, что необходимо, по сути, качественно иное производство. Такого — сверхчистого — графита в СССР не делали. Новые нормы чистоты графита были настолько непривычны, что сотрудник Курчатова И.С. Панасюк вспоминал как один из заводских инженеров настойчиво пытался выяснить — каким методом и при каких давлениях заказчики графита делают… алмазы?

Надо помнить и о том, что методик измерений, оборудования для аттестации готовой продукции по сечению захвата также не существовало. И по заданию Курчатова И.Я. Померанчук и И.И. Гуревич разработали методы измерения сечения захвата на специально созданной — впервые в СССР — установке.

То есть Россия многое и даже очень многое в Атомной Проблеме делала и сделала сразу — с самого начала — сама\ В отличие, к слову, от Америки, которой помогал делать Бомбу весь почти научный мир планеты.

Однако тщательно осмысленные и экспериментально проверенные данные из США, полученные разведкой, позволяли сократить время разработки, идти вперед быстрее и увереннее. И это было, конечно, очень важным фактором!

Собственно, фактор времени был тогда важнейшим. Потому так широко и использовались, после оценки и проверки специалистами, разведывательные данные, потому и отставлялись — пока — в сторону собственные идеи и максимально копировалась американская физическая схема Бомбы, что фактор времени становился критическим, а вопрос сроков — вопросом жизни и смерти России. Не успей мы вовремя создать собственную Бомбу, могли бы получить десятки и сотни хиросим на собственной территории.

ВЕРНЕМСЯ, впрочем, в лето 49-го. Все неурядицы и проблемы когда-то иссякают, и начинается последний рабочий этап, завершением которого оказывается испытание — удачное или.

Или — неудачное.

Как уже было сказано, к лету 1949 года подошло время экспериментальной полигонной проверки того, над чем КБ-11 и вся новая атомная отрасль работали несколько лет. Теперь фокус усилий постепенно перемещался в Казахстан, на «Учебный полигон № 2 Министерства Вооруженных Сил СССР» — так, напоминаю, был официально закодирован Семипалатинский полигон. Неофициально его называли «Двойкой», и этот арготизм быстро стал общеупотребительным.

В июне на Полигон № 2 с «Объекта» пошли первые эшелоны с «материальной частью», автомашинами и сотрудниками — предстояли первые работы, размещение материалов, расконсервация и монтаж оборудования, стендов и прочее. Кто-то из прибывших оставался и на испытания, большинство — выполнив задания, возвращалось обратно. На смену им прибывали те, кто должен был окончательно готовить Опыт и проводить его. Полетели с Объекта через среднерусские леса и Уральские горы в гористые степи Казахстана и первые самолеты.

Старший инженер-конструктор Фишман направлялся на Полигон с передовой группой — в списке, утвержденном Зерновым 28 июня 1949 года. В графе «дата выезда» напротив фамилии Давида Абрамовича стояло «10–15.УН», так же, как и напротив фамилий заместителей Главного конструктора — К.И. Щелкина, Н.Л. Духова, В.И. Алферова, директора завода № 2 А.Я. Мальского и непосредственного начальника Фишмана — Терлецкого.