Атомка - [18]

— И к каким выводам ты пришел?

Шене подошел к «клиенту», отныне находящемуся только в его власти. Люси вспомнился паук, который опутывает свою жертву паутиной, прежде чем «поместить на склад». Она тихонько вздохнула и тоже приблизилась к столу. До чего же трудно выносить взгляд уже остекленевших глаз покойника…

— Надрезы были сделаны тонким лезвием… — Поль взял в руки скальпель, — вроде этого, очень тонким и очень острым. Исхожу из того, что оружие прошло сквозь одежду как сквозь масло: края в местах, где острие проникало в ткань, не разлохматились. Надрезы зарубцевались по-разному. Сначала он резал руки, потом перешел к животу и ногам. Тридцать восемь надрезов примерно… да, я сказал бы, примерно за час. Жертва тогда еще была в одежде.

Люси осталась в куртке — в прозекторской слишком холодно, чтобы можно было раздеться, да и откуда тут взяться хотя бы крохам тепла. Скрестив руки, она судорожно впилась пальцами в нейлон. Убийца истязал жертву, прежде чем сунуть ее в морозильник.

— Вот сукин сын.

Поль Шене переглянулся с фотографом и кашлянул:

— На коже лодыжек и запястий много повреждений: парня связали, он пытался освободиться, но ничего не вышло.

— Сексуальное насилие?

— Никаких следов.

Люси потерла себе плечи. Говнюк, который покалечил Кристофа Гамблена, хоть от этого кошмара его избавил.

— Пытал, потом заморозил?

— Похоже, да. Ни одна из ран, нанесенных скальпелем, не была смертельной.

— То есть убийца не паниковал и не действовал в состоянии аффекта.

— В любом случае надрезы недостаточно глубоки, чтобы жертва могла потерять много крови. Тебе наверняка когда-нибудь случалось порезать палец о лист бумаги: ужасно больно, но крови почти нет — так и тут.

Люси делала долгие паузы между вопросами. Она глаз не могла оторвать от израненных пальцев жертвы. Кристоф Гамблен царапал ногтями лед до крови. Кристоф Гамблен не хотел умирать, он хотел вырваться из стиснувших его ледяных стен. Но не смог.

— Как ты считаешь, убийца хоть сколько-то петрил в анатомии?

— Трудно сказать. Такое мог сотворить кто угодно. Он делал все это… — Поль щелкнул пальцами, — просто ради того, чтобы причинить боль.

— А что ты думаешь о времени смерти?

— Я изучил графики температуры и характеристики морозильной камеры. Думаю, смерть наступила где-то к полуночи, плюс-минус два часа.

Шене продолжал готовить инструменты:

— После вскрытия нам нужно будет поговорить о гренобльском деле, досье по которому мне прислали ближе к вечеру. А ты-то в курсе?

Люси вспомнила хронику происшествий, которую читала в машине и которая так ее взволновала:

— Паскаль Робийяр в двух словах пересказал мне историю с утопленницей из горного озера. Я здесь еще и поэтому.

Поль крепко завязал на спине синий форменный халат и встал по другую сторону стола, на котором лежал труп. Лицо судмедэксперта было серьезным.

— Тебе лучше чуть отодвинуться, Люси, я сейчас сделаю разрез и вскрою тело…

— Да ради бога! Все будет в порядке.

Патологоанатом взялся за работу. Маску он не надевал. Люси знала: однажды Поль Шене догадался, что жертва наглоталась рома, только по запаху, исходившему от вскрытого им желудка. Почувствовав, что ноги стали держать хуже, она все-таки отступила на несколько шагов. Первую стадию аутопсии — когда с лица снимают кожу, чтобы получить доступ к черепу, а затем и к мозгу, — наблюдателю особенно трудно выдержать. Потому что, во-первых, тут подключается пила и брызжет кровь вперемешку с осколками костей, а во-вторых и в-главных, у мертвого человека отбирают то, что в нем еще оставалось человеческого: глаза, нос, рот.

Шене действовал строго по инструкции, а фотограф без передышки снимал: отпечатки можно будет использовать, например, в суде вместе с заключением судмедэксперта. Вскрытие черепа и извлечение головного мозга, разрез кожи от подбородка до лобка, чтобы получить доступ к грудной и брюшной полости, изъятие из глазных яблок стекловидного тела… К концу первого часа аутопсии все органы жертвы были взвешены и внимательно изучены под лампой. Не только затем, чтобы выявить наличие повреждений, — внешний вид органа и особенно окраска могут показать, имело ли место отравление: если ткани малиново-красные — углеродом, если алые — цианидами… Бурые и красноватые жидкости стекали со стола из нержавеющей стали в расположенный под ним слив. Точными, до миллиметра выверенными движениями патологоанатом вскрыл желудок и стал исследовать содержимое. Взял пробы и поместил их в две специальные пробирки, каждую из которых аккуратно надписал. Затем перешел к мочевому пузырю и здесь тоже взял пробы.

— В пузыре полно мочи. Сильное охлаждение, должно быть, помешало ему облегчиться. Все это пойдет к токсикологам.

Люси провела рукой по лицу. Запахов она больше не чувствовала: ее обонятельные клетки пресытились, — но ощущала, что выпотрошенное тело, разложенное перед ней на столе, не превратилось в кучу требухи, что это человек и что он кричит о своей боли, муках, бессилии. Она подумала о родителях Гамблена. Наверное, новость им уже известна, наверное, они еще не пришли в себя. Их мир никогда больше не будет таким, как был. Она попыталась представить себе лица, реакции этих незнакомых ей людей. Был ли Кристоф их единственным сыном? Общался ли он с родителями?