Атом в упряжке - [9]

Склоненные над ним лица председателя Кабинета и военного министра выразили откровенное удивление. Такого они не ожидали.

В каюте аэроплана, на неудобном, тесном диванчике спала девушка, такая молодая, что ее хотелось назвать девочкой. Ее руки были прикованы наручниками к кольцу, но лицо — нежное, девичье лицо — ласково улыбалось. Пухлые, но четко очерченные губы чуть дрожали, будто сдерживая звонкий, молодой, веселый смех. Глаза ее были закрыты.

— Разбудите ее, Самилла, и приведите сюда, — приказал Вивич. — Если оружие у нее отобрано, кандалы нужно снять.

Пленницу привели через несколько минут. Только что разбуженная, она сонно хмурилась и глядела волчонком. Однако, увидев давно знакомые по газетным карикатурам лицо То-Кихо и Вивича, она легонько вздрогнула, тряхнула стрижеными, рыжеватыми волосами, поправила помятую голубую майку и, подняв голову, посмотрела министрам прямо в глаза. То-Кихо изобразил любезную улыбку и нажал кнопку телефонного устройства — с этого момента оно начало точно записывать все, что слышалось в кабинете.

— Как вас зовут? — сухо спросил Вивич на международном языке. В кратчайшие сроки на нем начали говорить все, разрушая вслед за объединенной промышленностью и усовершенствованными средствами сообщения национальные преграды.

— Чудновская Людмила. Комсомольский билет — 37.11.22. И скажите, пожалуйста, этой свинье, — девушка пренебрежительно кивнула в сторону Самиллы, — чтобы он вел себя повежливей.

Самилла сверкнул глазами, но Вивич продолжал так же сухо:

— Хорошо. Сколько вам лет?

Людмила улыбнулась, но лицо ее слегка покраснело.

— Это не имеет значения. Не скажу.

— Вы были в Москве, когда исчезло здание английского посольства?

— Бывшее здание? — переспросила Людмила. — Да, я это видела.

— Что вы делали в это время?

— Смотрела на здание в бинокль.

— Зачем?

— Глупый вопрос, — недовольно сказала Людмила. — Чтобы лучше видеть.

— А зачем вы выбросили бинокль, когда вас задержал наш служащий?

— Потому что я воспитывалась, как комсомолка.

— Позвольте, — вмешался То-Кихо, — а в чем же заключаются особенности комсомольского воспитания?

— Много в чем, — вызывающе ответила Людмила, — чего вам не понять. Одна из них: не отступай перед заклятым врагом — капиталистом и фашистом. Ни крохи из достижений Советского Союза.

То-Кихо засмеялся и, вынув из ящика бинокль, обнаруженный Вивичем, положил его перед собой.

— А этот бинокль, часом, не напоминает вам тот, в который вы смотрели? — и он осторожно постучал по медному кольцу бинокля своим желтым, сухим, твердым ногтем.

Людмила побледнела. Брови ее — тонкие, черные полоски — резко сдвинулись и образовали небольшую глубокую морщинку на переносице. Но потом она еще раз тряхнула волосами и быстро протянула руку:

— Покажите-ка.

Вивич проворно накрыл бинокль ладонью и продолжил допрос.

— Знаете ли вы ученого Журавлева?

Знает она Журавлева? В голове у Людмилы мелькнула открытая, доброжелательная физиономия преподавателя физики, ее любимого наставника. Зачем скрывать? Может, удастся выпытать что-нибудь интересное? Она решилась.

— Да, я знаю Журавлева.

— А знаете ли вы, — голос Вивича стал громким и словно торжественным, — что Журавлев продал нам свое великое изобретение?

Но он не успел договорить. Людмила, сорвавшись со стула, бросилась на него, крича:

— Врешь! Не может быть!

И тут же, сдержав себя, она уныло повесила голову, со злостью следя за То-Кихо, который заливался реденьким смехом и сверкал золотыми челюстями.

— А знаете ли вы, — громко продолжал Вивич, — что этот бинокль только первый из тысяч, которые будут производиться на наших заводах под руководством вашего учителя?

Людмила молчала.

— Считаете ли вы, — сказал, смеясь, То-Кихо, — что комсомольское воспитание дало достаточно хорошие результаты, и комсомольский значок на этой фотографии будет хорошим примером для детей нашего государства? — И он бросил перед Людмилой украденную Самиллой карточку.

Опять на полированной поверхности круглого стола правительства старомодной луной взошла провинциальная фотография. На Людмилу смотрели честные молодые глаза, широкие скулы, нелепый белокурый вихор.

Людмила склонилась над карточкой и, рассматривая ее, закрыла лицо рукой. Через мгновение она выпрямилась и так весело поглядела на насмешливое лицо То-Кихо, что председатель Совета министров, захлебнувшись собственной улыбкой, сразу сделался официальным и властным.

— Можете ли вы сказать, — продолжал Вивич, — где в Москве или в Союзе находятся лаборатории, изготавливающие некоторые сплавы для бинокля?

— Могу, — сказала Людмила, улыбаясь, — но не хочу. Впрочем, если вы мне покажете завод, на котором будут производиться бинокли, я, может быть, кое-что вам расскажу.

И Вивич, и То-Кихо поняли, что от этой загорелой девушки ничего путного им не добиться. Они на минуту смолкли, а потом заговорили между собой на непонятном Людмиле языке.

Людмила с интересом наблюдала за ними. Японец, оскалив зубы, что-то злобно и отрывисто доказывал Вивичу, каменное лицо которого выражало легкое удивление. Он, очевидно, был не вполне согласен с главой министерства. Позади министров, прислонившись спиной к раме открытому окну, где густо чернела ночь, стоял Самилла и смотрел на пленницу большими и блестящими, как маслины, нетерпеливыми глазами.