Атлантида. В поисках истины. Книга пятая. На перекрестках дорог - [4]

В этот период Софья болезненно переживала свою первую любовь. Переболев, она стала холодной и высокомерной. Она корила мать за то, что та не дала ей выйти замуж в тринадцать, что её возлюбленный нашел себе другую. А потом, видимо из мести или вредности, окрутила и женила на себе влюбчивого Колесова.

Всеволод старался изо всех сил, но часто натыкался на холодную стену равнодушия. Самое надёжное средство в такой ситуации – удариться в бега. Что, собственно, он и предлагал сейчас на совете.

– Поднимаемся через месяц. Если вы сговоритесь, – он вопросительно взглянул на Вику и Стрижевского, – то через месяц сыграем свадьбу и в путь! – выдал он свой вердикт.

Ночь в горах стояла по-осеннему холодная. Жаровня уже остыла и в маленьком домике гулял прохладный ветер. Стрижевский не спал. Виктория застала его врасплох этой неожиданной выходкой, и он по-стариковски смешно ворчал всю дорогу домой, не зная, как и реагировать. А ему по-прежнему, как и Колесову, не было и сорока.

Полночи он ворочался на жёсткой соломенной подстилке, а ближе к утру поднялся и, трясясь от холода, начал ходить туда сюда, раздувая угли в небольшой буржуйке. Заглянув к Веронике, он увидел что и она замёрзла, сжавшись клубочком, кутаясь и дрожа. Борис прижал губы к её раскаленному лбу. «Значит, не показалось», – подумал он и побежал за мокрым полотенцем и ковшом с холодной водой. Отжал воду и приложил полотенце ко лбу Вероники.

– Холодно! Ты меня так совсем заморозишь, – тихо прошептала она, и, взяв его руку, и потянула к себе. Он знал, что сбить лёгкий жар можно, если укутаться и пропотеть. А ещё хорошо греет тепло обнаженного тела.

Он разделся и лёг рядом, крепко прижимаясь всем телом к горячей спине Вероники. «Чему быть – того не миновать», – подумал он, успокоился, и, наконец-то, крепко заснул.

Утро уже закинуло розовые лучи за горизонт и, хватаясь ими за тучи, потихоньку выползало вверх. Прошла неделя, и сегодня можно было поспать подольше. «Шесть дней трудись, а седьмой день молись» – говорили раньше на Руси и шли с утреца в церковь. Потом же гуляли, пели, веселились от души. Отдыхали, одним словом. Выходили в парки, на площади, заполняли рынки, желая прикупиться обновками – себя показать, да на других посмотреть.

Сегодня был такой день в жизни Стрижевского, что никуда идти ему не нужно было. Есть на кого посмотреть и кому себя показать…поэтому он спокойно спал в тепле и неге, обхватив тонкое тело крепкими, шершавыми руками, осторожно и мягко. И снился ему сладкий сон откуда-то из далекого детства.

…Он ходит в саду, задрав голову, а всё небо над ним заполоняют большие красные яблоки. Тесно сидящие на ветках они трутся друг об дружку блестящими, румяными боками. Солнце изредка прорывается сквозь листву и слепит ему в глаза, метко и остро. Он щурится и тянет руки к яблокам, пытаясь дотянуться и сорвать хотя бы одно. И вот, наконец, потянувшись на цыпочках, он хватает заветное яблоко рукой. Созревшее, мягкое, теплое…прикасается к нему губам….

***

Месяц пролетел быстро, сборы закончились, и гипербореи были готовы отправиться дальше.

– Ну что ж, мы так хорошо себя вели всё это время, и дальше будем жить тоже тихо и незаметно, – выдал Стрижевский таинственную фразу и, взяв баночку с орешковыми чернилами, опустил в неё кисть, и, спрятавшись за мегалитом собственного производства написал: «Здесь был Борис».

– Может быть, в будущем в какой-то книжке удастся увидеть фото с подписью: «Загадка древнего мегалита до сих пор не разгадана…».

– Ну, в этом я не уверен! – громко сказал Всеволод за спиной Бориса, и Стрижевский аж икнул от неожиданности.

– Этими местами почти никто не интересуется. Мы не отставим здесь наскальные рисунки и таинственные рунические письмена, бронзовые, серебряные орудия и золотые украшения. Мы не оставим ничего. Да и эти стены, как я помню, будут сильно повреждены, возможно, метеорит или плазмоид…только туристы и неспокойные души будут изредка искать здесь признаки древних цивилизаций, оставляя такие же кощунственные подписи, Стрижевский.

– Грустно как-то.

– Что-то более или менее серьёзное, похожее на цивилизацию, можно будет создавать в пятом, четвертом тысячелетии, не раньше. До той поры нужно быть крайне осторожными и не оставлять улик.

Глава четвертая. Британские острова

– Джорж, ты отмечаешь дни на календаре? Как прежде?

– У нас долгое время не было на чём и чем вести календарь, но каждое зимнее равноденствие я складывал в кисет камешек.

– Нам необходим календарь. Мы, наконец, дома и должны как следует планировать свою жизнь. Что если мы построим обсерваторию по типу Гиперборейской?

– Из ледяных блоков?

– Да ну! Смеёшься что ли? Льда у нас, конечно, предостаточно, но с каждым столетием становиться всё теплее. Придёт время, и мы наконец заживем как люди! Как думаешь, может зря мы ушли с континента?

– По мне так – нет. Не зря мы ушли. Эти кроманьонцы не оставят нас в покое, пока не вырежут всех.

– Откуда они только взялись?– задал Филипп, больше риторический вопрос.

– Пришли с юга, не помнишь что ли? Склероз ходячий. Мы тогда со Стрижевским думали, да гадали, решили, что их вытеснили с насиженных мест наши. Если не Кусаиновы, отправлявшиеся через юг Сибири в Казахстан, то Колесов потеснил их с юга России. Не удивлюсь, если их гнали ещё от Иртыша до Каспия люди Вивасвата, от Каспия до Днепра. Пришли сюда, а здесь мы. Злобы и отчаяния накопилось в них с лихвой.