Атлантида - [66]

— Как я сюда попал? Это я вам потом объясню, господин доктор, — сказал Вилли Снайдерс, у которого от радости, вызванной встречей, даже ноздри раздувались. — А пока что меня только одно интересует: есть ли у вас где остановиться, и еще: можно ли мне увести вас тайными тропами, вроде как в романах Купера, от проклятой репортерской банды? Или, может, хотите интервью давать?

— Ни за что на свете, Вилли! — решительно заявил Фридрих.

— В таком случае, — воскликнул Вилли, — попрошу вас следовать за мною по пятам. На всякий случай я нанял кэб, и мы сразу же покатим к нашим людям!

Фридрих представил ему Ингигерд со словами:

— Я не один и должен сначала надежно укрыть эту уважаемую молодую даму в хорошем отеле. Да и после этого не смогу оставлять ее в одиночестве.

Вилли Снайдерс все сразу понял. Но это не заставило его отступиться. Наоборот, он с еще большей настойчивостью повторил свое предложение.

— Дело в том, — сказал он, — что в нашем собственном доме молодой даме жить будет куда приятнее, да и чувствовать себя она будет увереннее. Смущает лишь одно: как она отнесется к итальянской кухне?

— Дорогой Вилли, — ответил Фридрих, прочитавший согласие в глазах Ингигерд, — ваши макароны, я думаю, преградой не станут. Когда-то я руководил вами, а сегодня для разнообразия поменяемся ролями. Итак, мы доверяемся вашему надежному руководству.

— All right,[53] идемте! — последовал ответ.

Было ясно, что Вилли очень рад своему улову. Они увидели, как Штосс, растягивая рот, точно ярмарочный зазывала, делал доклад группе репортеров, и решили, пробившись поскорее сквозь толпу, совершить отсюда побег и забраться в кэб, но в этот момент какой-то запыхавшийся пожилой господин остановил Ингигерд возгласом:

— Прошу прощения, ведь я имею честь говорить с фройляйн Хальштрём, не правда ли? Я от Уэбстера и Форстера, — продолжал вспотевший, несмотря на ветреный день, незнакомец, вытирая носовым платком снятую с головы шляпу. — Мне поручено, мне поручено! Я здесь с каретой! У меня тут карета…

Он замолчал: ему было трудно продолжать.

Фридрих сказал:

— Фройляйн Хальштрём сегодня ни в коем случае выступать не может!

— Что вы, сударь, фройляйн Хальштрём выглядит великолепно!

— Но позвольте! — резко заметил Фридрих.

Агент Уэбстера и Форстера закрыл шляпой лысину.

— Это было бы неслыханной ошибкой, большой, непростительной ошибкой, если бы дама отказалась от выступления. Мне поручено быть в ее распоряжении в том, что касается денег и всего, что понадобится. Там моя карета. В отеле Астора заказаны апартаменты.

Фридрих взял еще более резкий тон:

— Я врач и как врач заявляю вам, что эта дама ни сегодня, ни в ближайшие дни выступать не сможет!

— А вы возместите ей гонорар?

— Что я собираюсь предпринять в этом отношении, ни Уэбстера и Форстера, ни вас не касается!

Фридрих полагал, что этими словами заканчивается его беседа с агентом, но тот перешел в наступление:

— А кто вы, собственно, такой, милостивый государь? Я имею дело только с этой дамой! Вам никто не дал права вмешиваться!

Ингигерд сказала, что, как ей кажется, она выступать не сможет.

— Стоит вам выйти на сцену, как все сразу встанет на свое место. Кстати, супруга моего шефа дала мне письмо к вам. Ее служанка уже в отеле, она захватила с собою все необходимое и будет полностью к вашим услугам.

— Наша Петронилла, — вставил слово Вилли Снайдерс, — тоже прелесть. Стоит вам, сударыня, назвать ей нужную вещь, как через пять минут она будет у вас!

И, действуя как опытный похититель особ женского пола, он подсадил Ингигерд в свой экипаж.

— В таком случае, — решительно изрек посланец Уэбстера и Форстера, — обращаю ваше внимание на последствия расторжения контракта и самым настоятельным образом прошу сообщить ваш адрес!

— Сто седьмая улица! — воскликнул Вилли и назвал затем вооружившемуся записной книжкой пришельцу номер дома.

После этого кэб унес его, Фридриха и Ингигерд, чтобы затем вместе с другими экипажами и телегами переправиться на пароме из Хобокена в Нью-Йорк. Мальчик-газетчик сунул им в кэб свежий номер газеты «Сан», где уже можно было прочитать подробное описание гибели «Роланда».

На воде было тесно от снующих паромов, буксиров и пароходов самого разного типа. Паромы напоминали гигантских неуклюжих плавучих жуков, которые были черны от людей и над которыми возвышалось подобие насоса. Все загрохотало, когда паром подошел к молу, и вот уже почти в одно и то же время двинулись под эскортом семенящих людей повозки, кэбы и телеги.

«Этот город, — думал Фридрих, — поражен безумием приобретательства». Куда бы он ни глянул, ему отовсюду угрожали колоссальные щиты: колоссальные буквы, колоссальные разноцветные изображения, указующие на что-то руки, кулаки, лица. Повсюду бушевала, не гнушаясь никакими средствами, с криком и воем конкуренция, бесстыдная потасовка стяжателей, не лишенная, однако, как это ни странно, именно поэтому некоторой величественности. Здесь не было места лицемерию, здесь царила ужасающая откровенность.

Они сделали остановку у телеграфной конторы. Послали депеши матери Ингигерд и отцу Фридриха. Фридрих сообщил: «Спасен, здоров, благополучен», Ингигерд: «Спасена, судьба папы неизвестна». Пока она писала эти слова, у Фридриха появилась возможность шепнуть Вилли Снайдерсу, что из-за кораблекрушения Ингигерд, по-видимому, осиротела: потеряла отца.