Атлантида - [179]

Раздался в доме вещий вопль,

И встали дыбом волосы. В ночи, во сне

Царица закричала. Этот крик

Был полон страха. Тяжестью беды

Обрушился на женские покои

Полуночный, нежданный стон.

Как эта атмосфера сходна с той, что царила в ту ночь, когда была сыграна «Мышеловка», когда Гамлет, на время отказавшись от убийства Клавдия, отправился в покои матери. Или вот еще:

Нет, огненная пасть костра

И та, дитя мое,

Не в силах дух умершего сгубить

И гнев его испепелить не в силах.

То же самое мог бы сказать и грозный герой, призрак отца Гамлета, появившись на площадке перед замком. И вот это тоже можно было бы отнести и к нему:

Из гроба встав, казнят живого мертвые.

И далее:

Разящий меч кует Судьба,

Не дрогнет наковальня Правды.

Эриния всепомнящая в срок

Заносит меч над осужденным домом,

Чтоб снова кровь, дитя старинной крови,

В расплату за убийство пролилась.[147]

Вот так и вызванный из Виттенберга Гамлет стоит в черном длинном плаще перед замком своего отца, захваченным убийцей, совершенно подавленный миссией, которую он пока только предчувствует. И рядом с Гамлетом Горацио, как рядом с Орестом всегда был Пилад.

Но, как я уже говорил, Гамлет выше Ореста. Еще многих людей, сознающих предначертания судьбы, будет занимать этот образ своей новизной и своеобразием. Лишь бы его оставили в покое психологи, которые просто классифицируют явления и глядят на них со стороны. Было бы обидно обнаружить священнейшее олицетворение самого высокого страдания в какой-нибудь истории болезни или в палате нервного отделения. Гамлет слишком уважал себя, чтобы стать всего лишь безвольным орудием мести. Он ценил свою уникальность. Более всего ему хотелось хоть на миг забыть о кровной мести и даже уклониться от исполнения долга, во имя которого ему приходится жертвовать всем смыслом своей жизни.

Тут Эразм прервал затянувшуюся импровизацию и извинился перед Рейманом за свою одержимость «Гамлетом», которая, верно, уже прискучила другу. Но тот возразил:

— Ах, не говори так, пожалуйста! Ничего интереснее этого я давно не слышал. Подумай сам, сколь монотонна и бездуховна моя служебная жизнь. И если хочешь оказать мне честь, считай меня своим Горацио или Пиладом.

Итак, как говорил Рейман, при встрече с женой Эразму следовало решить этот щекотливый вопрос, не теряя чувства юмора. К сожалению, сей добрый совет не оказывал никакой поддержки Эразму, пока он, расхаживая взад и вперед по перрону, поджидал прибытия поезда. Да и спасательный круг веселого легкомыслия, который кинул ему друг, уже не мог держать его на поверхности: тонущий безуспешно боролся с волнами.

С каким нетерпением ожидал он любимую в пору жениховства после, увы, неизбежных разлук! Ему мерещились все возможные и невозможные помехи; из страха, что придется платить за переполнявшее его счастье, они начинали казаться ему вполне реальными. А сейчас у него камень свалился бы с души, если бы Китти не вышла из поезда, если бы пришла телеграмма с сообщением, что из-за чего-то, к примеру из-за детей, она не сможет приехать.

Если бы он не был так подавлен, узнав о ее приезде, он непременно уговорил бы ее не приезжать. Правда, к тому времени она была уже в пути, телеграмма была отправлена из Лейпцига, где у Китти были родственники, а их адреса Эразм не помнил, ибо вообще не имел обыкновения держать в памяти адреса.

Впрочем, такое противодействие с его стороны не обошлось бы без последствий. Ничуть не сомневаясь в его чувствах, Китти хотела порадовать супруга встречей с более веселой и здоровой женой. И его сопротивление могло вызвать у нее новый кризис.

Но приезд ее просто губителен! Если только ему не удастся удержать Китти подальше от опасной зоны. Можно ли вообразить более сложную задачу, да и разрешима ли она?

Итак, Китти скоро выйдет из вагона, мрачно продолжал размышлять Эразм. Она будет в трауре, ведь у нее умерла сестра. Она, конечно, уверена, что я, как и до разлуки, живу в мире наших семейных радостей, горестей и волнений. Но мою душу сейчас заняла, пожалуй, даже захватила другая женщина, и любые мои попытки утаить это от Китти едва ли будут иметь успех. Появись она дней через восемь, когда с гамлетовским наваждением будет уже покончено, она скорее всего увидела бы супруга, сбросившего груз забот и совершенно здорового.

Хорошо, что сегодня на репетиции в Границе всего лишь постановка света. Фон Крамм управится с этим и без меня. Я подыщу тут гостиницу для Китти. Это будет не слишком приятно, но сделать так необходимо. А не оставить ли Китти здесь сегодня одну? Эразм долго размышлял над этим, но не смог найти достойной уловки, чтобы оправдать такое намерение. Выходит, ты боишься остаться ночью наедине с собственной женой, признался он себе.

Положение молодого человека было сейчас весьма жалким. Его мысли и чувства балансировали на грани подлости. Он стыдился своей жены. Все будут хихикать, думал он, если я появлюсь вместе с ней в Границе. Развязка действительно наступит — но совсем иного толка, отнюдь не трагическая, — когда Ирина и принцесса, насмешливо скривив губы, отметят про себя, что я нахожусь под каблуком у женщины, имеющей на меня все права. Мне больше не придется гадать, как вырваться из их сетей, ибо с этого момента я стану им просто смешон. А злобные насмешки обер-гофмейстера лишат мои паруса последнего ветра, и мне не останется ничего иного, как расписаться в полном крушении всех надежд и самым позорным образом отбыть из Граница вместе с женой.