Атлантида - [124]

Дух умершего короля является нескольким университетским товарищам Гамлета и самому принцу тоже. Бывший король открывает ему, что был убит Клавдием, своим братом, и призывает обманутого наследника к отмщению. Гамлет дает обещание. Но поскольку в глубине души он еще не уверен в реальности явившегося ему духа, он, подобно детективу, изучает предполагаемого убийцу и узурпатора трона. Убийца и узурпатор начинает кое о чем догадываться: он не доверяет своему пасынку и законному престолонаследнику. Наследник поручает актерам дать спектакль, на котором присутствует его отчим, король Клавдий. Играется «Убийство Гонзаго», действие разыгрывается в саду точно таким же образом, как дух короля Гамлета описал свое собственное убийство от руки брата. Король не может скрыть укола нечистой совести и в полуобморочном состоянии уходит с представления; посвященные разгадали его чувства. Он становится смертельным врагом Гамлета, а Гамлет — его смертельным врагом.

Но у Клавдия — власть, он удаляет наследника престола из Дании и приставляет к нему в качестве спутников двух соглядатаев, двух убийц. Их зовут Розенкранц и Гильденстерн. Еще не поднявшись на корабль, он среди прочего говорит, что ответ остается за ним и он сделает более глубокие подкопы, чем захватчик трона Клавдий.

Корабельная команда держит сторону Гамлета, она направляет судно назад в Данию, а не в Англию, как было приказано. Принц Гамлет на время связывается с одним из врагов Дании, посылает матроса к королю Клавдию с известием, что потерпел кораблекрушение и едва спасся, но на следующий же день поднимает в Дании мятеж и с оружием в руках, с вооруженными людьми настигает захватчика престола в эльсинорском замке. «Ты, мерзостный король, верни отца мне!»

Матери и самому узурпатору удается оправдать себя ложью: Клавдий-де не виновен в смерти брата. Клавдий предлагает собрать королевский суд, который решит, виновен он или нет, а пока — сложить оружие. «Я уступлю во всем, когда хоть тень вины…»

Гамлет по ошибке убивает старого царедворца по имени Полоний. Не теряя времени, Клавдий подстрекает сына вельможи к кровной мести. Это обставляется как символическая дуэль, но она становится самым настоящим поединком, от руки Лаэрта, сына Полония, гибнет наследник трона, а Клавдий и Лаэрт поражаются им, в то же самое время изменившая мужу королева и мать Гамлета волею случая сама обрекает себя на смерть. Таков препарированный скелет пьесы, а плоть ее и кровь — это разговор особый.

Эразм умолк, его дыхание было чуть взволнованным и прерывистым. Жетро дополнил его сообщение следующими словами:

— Дабы закрепить союз собравшихся здесь ради предстоящей работы над пьесой художников, мы приготовили копии этого скелета, а посему я вручаю по экземпляру каждому для более обстоятельного изучения. А теперь, раз уж официальная часть позади, как говорят студенты, помянем Анакреона. Дискуссий по мере движения к цели нам хватит с избытком.

В этот момент через открытое окно просвистел теннисный мяч и, отскочив от зеркала, опрокинул кувшинчик со сливками и чашку. Воцарилось молчание, и в наступившей тишине приятно зазвенел озорной женский голос:

— Вся банда в сборе и развлекается! Почему не пригласили нас?

— Это принцесса Дитта, ее мальчишеская удаль, — вполголоса и с почтительнейшей серьезностью сказал доктор Оллантаг, — самый прекрасный и очаровательный гость, на которого не надышится весь двор.

Марио Сыровацки уже сломя голову гремел вниз по ступеням. Вскоре он распахнул двери, открывая путь юной даме и сопровождающему ее обер-гофмейстеру Буртье.

Их появление предварял неумолкаемый хохот, но и когда они переступили порог, мужчины продолжали смеяться. Причиной служила диковинная деревянная статуэтка, которую принцесса держала над головой: два безобразных дикаря с огромными пупками стояли на коленях, едва не соприкасаясь оттопыренными губами. Это была негритянская скульптура, которую хозяин отеля, бывший капитан, привез в числе прочих из Африки и выставил у себя на лестнице. Она приглянулась знатной даме и вызвала ее бурное веселье.

В Дитте Эразм узнал Аполлона, которого видел в парке, рядом с коляской князя. Он вынужден был признать, что она очень хороша, но не более того. Когда же его взгляд невольно отыскал Ирину, она показалась ему прекрасной, как никогда. Лицо — бог знает почему — было обращено вниз. Распущенные волосы длинными волнами падали на плечи, грешница являла собой столь благородный портрет кающейся Магдалины, что он сделал бы честь кисти вдохновенного мастера.

Из забытья Эразма вывели резкие, как удар бича, слова обер-гофмейстера Буртье:

— Ба! Да это жемчужина нашего театра мадемуазель Ирина Белль, она же — прекраснейший из цветов княжеской оранжереи на Циркусплац.

Эразму стало неловко перед самим собой, ведь после встречи с Ириной в доме смотрителя, встречи, совершенно отрезвившей его, он полагал, что поборол свою слабость, и вот опять на него, как из прорвавшегося шлюза, внезапно накатили ярость, отчаяние и муки ревности. Жетро бросал на него озабоченные взгляды, он видел, как Эразм то бледнеет, то заливается краской.