Атаман Метелка - [37]
Между тем на город опускались сумерки. Все небо заволокло тучами. Тихие синие сполохи зарниц обещали грозу, а с ней — живительный дождь. Но дождя не было, и только мертвенно-синее сверкание жутко и таинственно полыхало в пыльной мгле. В сарае было совсем темно.
Федька, раскидав в углу солому, нащупал рукой кольцо и рванул на себя. Что-то скрипнуло.
— Лезь, — зашептал он Тишке.
— Куда? — не понял старик.
— Тут ход потаенный. Не знает никто. Выйдешь в город на моем подворье, а там до Безродной слободы рукой подать. Ищи ветра в поле.
— А ты как же?
— Я после спущусь. Для острастки постреляю малость. Отомщу за Игнашку-дружка. Дай-ка свой пистоль…
Климов, опасаясь затяжки дела, велел поджечь сарай. «Огня не выдержат, выбегут, тогда ловить сподручней», — рассуждал поручик. Еще двое солдат было убито выстрелами из сарая, когда подносили к стенам зажженный хворост. Сарай вспыхнул сразу. Иссохшие доски стосковались по огню. Огненный столб взметнулся к темному небу. Напуганный выстрелами, к месту пожара подкатил в коляске губернатор Кречетников.
— Объясните, поручик, что здесь за пальба и почему сарай полыхает? — громко спросил губернатор. — Ведь при ветре вы полгорода спалите.
Климов указал на трупы солдат и стал пояснять, что в сарае укрылся один из ватажников Заметайлова. Вместе с ним Федька Багор — известный в городе мошенник. А вон там, в лопухах, лежит подстреленный Игнат Рыбаков — астраханский лоцман. Тоже был с ними…
— Да как же ты промашку дал? Живьем бы надо! — закричал губернатор.
— Оттого и поджег, чтоб живьем, — прохрипел поручик.
— Где уж живьем, гляди, крыша рухнула! Никто же не выскочил…
Климов потерянно глядел, как языки пламени лизали рухнувшие стропила, как с треском рушились стены. Но вскоре пошел дождь и сбил пламя. Мешанина обгоревших досок и балок с шипением гасла.
Обозленный неудачей, губернатор укатил домой. Уезжая, наказал Климову эту ночь провести в разъездах по городу.
Тишка вылез наружу и долго не мог понять, где он. Лил дождь, кругом непроглядный мрак. Ноги путались в арбузных плетях. Огород Багра был недалеко от городской стены. Угадал крытую черепицей высокую крышу таможни. Повернул в сторону Решетчатых ворот, которые вели в Земляной город. На ночь деревянные решетчатые створки ворот замыкались на засов, около них всегда находился караульный — отставной солдат. В непогоду он укрывался в будке. Как и рассчитывал Тишка, солдат похрапывал, выставив вперед ствол ружья. Караульный не слышал, как легонько стукнул засов и в ворота скользнула серая тень. За стенами Белого города у рогатки Тишку окликнул часовой, но он уже юркнул за угол торговой бани. По заливистому лаю собак определил Безродную слободу. Знал: спасенье только там. Астраханские слободы давали гостеприимный приют всякого рода беглым, всякому вольному, прохожему и гулящему люду, гонимому суровым законом и тяжкой судьбой.
Истинным раем для беглых была Безродная слобода, грязным и черным, земляным раем. Вот он, страшный земляной город, утопающий в грязи. Деревянные дома в слободе были наперечет и стояли в глубине дворов, огороженные глухими заборами. На улицах жались друг к другу курные избы и землянки, крытые дранью и камышом.
Тишка хотел свернуть в первый же переулок, как вдруг странный звук заставил его остановиться. Ему показалось, что заверещала какая-то ночная птица. Он прислушался. Вновь, перебивая шум дождя, раздался тоскливый, протяжный писк. Тишка понял: ребенок. Но где он плачет? Старик сделал несколько шагов к церкви. Плач стал явственней. Неужели подкидыш? Сердце Тишки тоскливо сжалось. Такой дождь. Захлебнется малютка. Он начал быстро шарить руками по паперти. Наконец руки наткнулись на мокрый комочек тряпья. Комочек шевелился. Старик поднял его и прижал к груди. Никогда за свою долгую жизнь он не держал на руках младенца. Тихие упругие толчки и судорожные всхлипывания, казалось, были началом и концом в этом кромешном мраке.
Тишка почти бегом бросился к сторожке. Он знал: она должна быть тут, при церкви. Чутьем отыскал крыльцо. Забарабанил в дверь ногой. За дверью испуганно зашаркали чоботы. Дверца скрипнула — на пороге показался приземистый старичок со свечой. Свободной рукой он застегивал серый камлотовый подрясник. Лицо его было отекшим, с большой лысиной, едва прикрытой прядями седых волос. Утлая косичка перетянута полинялой ленточкой.
— Впусти, отче, вот младенец тут лежал, — срывающимся голосом стал объяснять Тишка.
— На паперти? — понимающе кивнул священник. — Каждый месяц кладут. Ну, входи, раб божий, сюда клади греховную ношу…
Священник выдвинул на середину комнаты широкую скамью.
— А не упадет он, батюшка? — тревожно спросил Тишка.
— Да што ты, старче, сколько их уложено было, — проговорил, тряхнув косичкой, священник. — Дите-то мужского пола. Сейчас водицы согреем, обмоем, а уж позже именем нарекем. Тебя как звать, старче?
— Тишкой, — глухо отозвался старик, суетливо помогая священнику растоплять печь.
В дверь постучали.
— Отче, отвори дверь служивым, дождь обождать. На огонек заглянули…
Священник пошел открывать дверь, а Тишка подкладывал в печь дрова. Когда по полу загромыхали солдатские башмаки, Тишка поднял голову. Офицер оглядывался вокруг, потирая мокрые руки. Это был поручик Климов. На его носу дрожали капли дождя. Быстрые птичьи глаза его удивленно оглядывали скамью и шевелящиеся на ней лохмотья. Солдаты толпились сзади, кряхтя и покашливая. Без команды офицера они не решались сесть. Поручик перекинул взгляд на человека, стоящего у печи, и лицо его стало бледным и мертвым. Тишка показался ему призраком, воскресшим из огня. Отблески пламени трепетали на его куцей бороденке и спутанных седых волосах. Глаза, будто угли, тлели под кустистыми бровями, как остатки только что отгудевшего пожара.
Все слабее власть на русском севере, все тревожнее вести из Киева. Не окончится война между родными братьями, пока не найдется тот, кто сможет удержать великий престол и возвратить веру в справедливость. Люди знают: это под силу князю-чародею Всеславу, пусть даже его давняя ссора с Ярославичами сделала северный удел изгоем земли русской. Вера в Бога укажет правильный путь, хорошие люди всегда помогут, а добро и честность станут единственной опорой и поддержкой, когда надежды больше не будет. Но что делать, если на пути к добру и свету жертвы неизбежны? И что такое власть: сила или мудрость?
Повесть о первой организованной массовой рабочей стачке в 1885 году в городе Орехове-Зуеве под руководством рабочих Петра Моисеенко и Василия Волкова.
Исторический роман о борьбе народов Средней Азии и Восточного Туркестана против китайских завоевателей, издавна пытавшихся захватить и поработить их земли. События развертываются в конце II в. до нашей эры, когда войска китайских правителей под флагом Желтого дракона вероломно напали на мирную древнеферганскую страну Давань. Даваньцы в союзе с родственными народами разгромили и изгнали захватчиков. Книга рассчитана на массового читателя.
В настоящий сборник включены романы и повесть Дмитрия Балашова, не вошедшие в цикл романов "Государи московские". "Господин Великий Новгород". Тринадцатый век. Русь упрямо подымается из пепла. Недавно умер Александр Невский, и Новгороду в тяжелейшей Раковорской битве 1268 года приходится отражать натиск немецкого ордена, задумавшего сквитаться за не столь давний разгром на Чудском озере. Повесть Дмитрия Балашова знакомит с бытом, жизнью, искусством, всем духовным и материальным укладом, языком новгородцев второй половины XIII столетия.
Лили – мать, дочь и жена. А еще немного писательница. Вернее, она хотела ею стать, пока у нее не появились дети. Лили переживает личностный кризис и пытается понять, кем ей хочется быть на самом деле. Вивиан – идеальная жена для мужа-политика, посвятившая себя его карьере. Но однажды он требует от нее услугу… слишком унизительную, чтобы согласиться. Вивиан готова бежать из родного дома. Это изменит ее жизнь. Ветхозаветная Есфирь – сильная женщина, что переломила ход библейской истории. Но что о ней могла бы рассказать царица Вашти, ее главная соперница, нареченная в истории «нечестивой царицей»? «Утерянная книга В.» – захватывающий роман Анны Соломон, в котором судьбы людей из разных исторических эпох пересекаются удивительным образом, показывая, как изменилась за тысячу лет жизнь женщины.«Увлекательная история о мечтах, дисбалансе сил и стремлении к самоопределению».
Пятьсот лет назад тверской купец Афанасий Никитин — первым русским путешественником — попал за три моря, в далекую Индию. Около четырех лет пробыл он там и о том, что видел и узнал, оставил записки. По ним и написана эта повесть.