Атака с ходу - [13]
- А он всегда на готовое. Такой жмот, ого! - Ванин опустил лопату. - Если разобраться, так это же его участок. На правом фланге его же взвод шел. А как только в траншею вскочил, так и засел. А мы немцев еще вон куда гнали!
- С вами командир роты был.
- Вот именно. А с Пилипенкой - Гриневич. Тем все сказано. - Ванин выпрямился. - Вот угрелся! На, Закиров, копай.
Помкомвзвода взял лопату, а Ванин вскочил на бруствер и, вглядываясь в серый ветреный сумрак, натянул на плечи фуфайку.
- А ты чего это в тыл не идешь? Ананьев же себе Зайцева взял.
- Ну и пусть, - сказал я.
Разговаривать с ним об этом мне не хотелось. Я думал, что Ванин станет уговаривать идти лечиться, а он вдруг сказал:
- А вообще правильно. Пойдешь - вряд ли вернешься. А тебя на медаль послали.
Застегнув ремни. Ванин опустился на бруствер.
- Они там не смотрят, из какой части, а посылают, куда понадобятся. Я вот тоже до этой дивизии в гвардейской служил. В разведке. А из госпиталя отдел кадров сунул сюда. Сколько ни доказывал - куда там! И слушать не хотят. Дивизия на формировке, командиров недокомплект, кадры нужны. Так что старайся дальше санбата не ехать.
- Как постараешься?
Не ответив, Ванин бросил настороженный взгляд по траншее.
- Опять там перекур? Вот сачок! Ну, я ему дам!
Стремительно вскочив, он быстро пошел по брустверу.
Я подождал немного, думая, что Ванин скоро вернется, но он не возвращался. Тогда я потихоньку пошел вдоль траншеи и неподалеку опять встретил его. Младший лейтенант торопливо шагал навстречу и, не дойдя до помкомвзвода, крикнул:
- Закиров, ты где Лукина поставил?
- В своем отделении был.
- Был, да весь вышел. Нет его там...
Занятый своими заботами, Ванин будто и не заметил меня - на ходу повернулся и быстро пошел назад. Я остановился, не зная, идти за ним или подождать тут.
Двое автоматчиков в траншее молча ковыряли землю лопатами. Один из них негромко сказал:
- Всыплет сейчас Лукину.
- И правильно сделает, - устало дыша, подтвердил второй. - Пусть не сачкует.
Голос последнего показался мне знакомым - это был Горькавый, единственный боец в роте, воевавший в ней едва ли не из-под самой Москвы.
- Что, здорово гоняет? - спросил я, подойдя к черной щели траншеи, из которой торчали их головы.
Оба, на секунду замерев, вгляделись в меня, потом Горькавый схазал:
- Гоняет, потому как заботится. Не то что другой - лишь бы кричать. А наш и смел и умел, на что ни возьми.
- Как он тогда часового сиял! Ого! И не пикнул, - добавил второй.
На ветру было мучительно холодно, я присел на бровку траншеи, натянул воротник, неизвестно чего ожидая. Правое ухо то вроде отходило от глухоты, то его опять закладывало тугой пробкой, раненая рука просто отнималась от боли.
- Ванин хотя и младший лейтенант, а смелее которых капитанов, - нажимая на лопату, с усилием говорил боец. - Точно!
- Не в званиях смелость, - заметил Горькавый.
- А сметкой, наверно, не уступит и командиру полка.
- Это Сыромятникову? Ну, тот дурак.
- Бросьте! - сказал я. - Чтобы так говорить, надо знать.
Горькавый далеко за бруствер швырнул землю с лопаты.
- Хе, знать! Я у него в батальоне полгода проползал. Он ведь до полка батальоном командовал. Строгий - да. Боялись, это верно. Но - дурак.
- Откуда это видно?
- Солдату все видно.
- Ну, уж так и все?
- Даже лучше, чем кому другому. Потому как он все это кровью своей узнает: какой командир умный, а какой дурак.
Горькавый отдышался немного и опять взялся за свою лопату. А его напарник добавил:
- А у нас и комроты ничего себе. Шебутной, конечно, но неплохой мужик. Воевать может.
- Толковый, - подтвердил Горькавый. - Да не слишком смелый. Не с немцами, в бою - он орел! С начальством.
- Ну, это уж чепуха, - сказал я и встал, враз потеряв всякое желание слушать этого умника. Во всяком случае Ананьева я знал лучше, чем он.
- Пускай себе чепуха, - сказал Горькавый, - а на Гриневича уж очень оглядывается. Тот не смотри, что тихоня. Как бывает жинка: тихонькая, а мужика под каблучком держит.
- Никого он не держит, - сказал я.
- А ты вот присмотрись. Присмотрись тогда.
Странный человек этот Горькавый. Я был уверен, что он ошибается, но говорил он с такой убежденностью, что помимо воли в моей памяти начали всплывать некоторые случаи, которым раньше я не придавал особого значения. И как ни удивительно, а получалось, что и на самом деле Ананьев иногда ждал, что скажет Гриневич. Хотя, может быть, так и надо было, и они просто советовались для пользы дела.
Я вглядывался в неясную, едва различимую в траншейном мраке фигуру Горькавого с шапкой-растопыркой на голове, испытывая уважение, что ли, к этому немолодому, обычно мало заметному бойцу. Провоевав с ним в роте полгода, мы ни разу до сих пор не удосужились поговорить, а вот, оказывается, он о многом имел свое особое и даже неожиданное мнение. И вместе с тем эта его умная наблюдательность как-то невольно настораживала, неизвестно почему, но даже немного настраивала не в пользу Горькавого.
Я уже решил остаться здесь до утра - хоть и на холоде, а все же веселей будет скоротать ночь. Но только я подумал об этом, как из сумерек показался Ванин. Он был не один и, завидя меня, сказал тому, кто шел следом:
Затерянный в белорусских лесах партизанский отряд нуждается в провизии, тёплых вещах, медикаментах для раненых. Командир решает отправить на задание по их доставке двух проверенных бойцов…Трагическая повесть о мужестве и трусости, о достоинстве и неодолимой силе духа.
Безымянный герой повести приезжает на похороны скоропостижно и безвременно скончавшегося Павла Миклашевича, простого сельского учителя. Здесь он знакомится его бывшим начальником Ткачуком, старым партизаном, который рассказывает ему историю об учителе Морозе и его учениках, среди которых был и Миклашевич. Это случилось в годы войны, когда Белоруссия была оккупирована войсками вермахта. Мороз пожертвовал жизнью ради своих учеников, но на обелиске нет его имени, хотя его постоянно кто-то дописывает. Интересная и грустная история об отваге, доблести и чести людей, подвиги которых несправедливо забыли.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Осень сорок первого. Степанида и Петрок Богатька живут на хуторе Яхимовщина, в трех километрах от местечка Выселки. К ним-то и приводят полицаи вошедших в близлежащее село немцев. Мягкий по натуре Петрок поначалу всеми силами стремится избежать конфликтов с фашистами, надеясь, что все обойдется миром. Однако Степанида понимает, что в дом пришла беда. С первых же минут гитлеровцы ощущают молчаливое презрение хозяйки дома, ее явное нежелание хоть в чем-нибудь угождать...
Писатель Василь Быков — участник Великой Отечественной войны, которая определила темы, сюжеты и выбор героев его произведений. Повести его прежде всего — о человеке, пытанном ледяной водой болот, мокрой глиной окопов, пустотой леса в ничейной полосе, неизвестностью исхода войны, соблазном бессилия, безнадежности, отступничества, бесконечностью раскисших дорог...В повести «Полюби меня, солдатик...» рассказывается о последнем дне войны, заставшем молодого лейтенанта-артиллериста в маленьком австрийском городке, где нежданно пришла к нему любовь, трагически оборванная звериной жестокостью человека.
Партизанский отряд разгромлен. Уцелевший главный герой повести, молодой партиец Азевич, хоронит в предзимнем лесу последнего своего товарища. Первые заморозки. Первый снег. Страх. Голод. Одиночество. Скитаясь в поисках спасения, Азевич вспоминает середину тридцатых годов — свою молодость, свою партийную карьеру, свое предательство...
Это повесть о героизме советских врачей в годы Великой Отечественной войны.…1942 год. Война докатилась до Кавказа. Кисловодск оказался в руках гитлеровцев. Эшелоны с нашими ранеными бойцами не успели эвакуироваться. Но врачи не покинули больных. 73 дня шел бой, бой без выстрелов за спасение жизни раненых воинов. Врачам активно помогают местные жители. Эти события и положены в основу повести.
Документальное свидетельство участника ввода войск в Афганистан, воспоминания о жестоких нравах, царивших в солдатской среде воздушно-десантных войск.
Знаменитая повесть писателя, «Сержант на снегу» (Il sergente nella neve), включена в итальянскую школьную программу. Она посвящена судьбе итальянских солдат, потерпевших сокрушительное поражение в боях на территории СССР. Повесть была написана Стерном непосредственно в немецком плену, в который он попал в 1943 году. За «Сержанта на снегу» Стерн получил итальянскую литературную премию «Банкарелла», лауреатами которой в разное время были Эрнест Хемингуэй, Борис Пастернак и Умберто Эко.
В документальной повести рассказывается об изобретателе Борисе Михалине и других создателях малогабаритной радиостанции «Север». В начале войны такая радиостанция существовала только в нашей стране. Она сыграла большую роль в передаче ценнейших разведывательных данных из-за линии фронта, верно служила партизанам для связи с Большой землей.В повести говорится также о подвиге рабочих, инженеров и техников Ленинграда, наладивших массовое производство «Севера» в тяжелейших условиях блокады; о работе советских разведчиков и партизан с этой радиостанцией; о послевоенной судьбе изобретателя и его товарищей.
Труд В. П. Артемьева — «1-ая Дивизия РОА» является первым подробным описанием эпопеи 1-ой Дивизии. Учитывая факт, что большинство оставшегося в живых рядового и офицерского состава 1-ой Дивизии попало в руки советских военных частей и, впоследствии, было выдано в Особые Лагеря МВД, — чрезвычайно трудно, если не сказать невозможно, в настоящее время восстановить все точные факты происшествий в последние дни существования 1-ой Дивизии. На основании свидетельств нескольких, находящихся з эмиграции, офицеров 1ой Дивизии РОА, а также и некоторых архивных документов, Издательство СБОРН считает, что труд В.
Когда авторов этой книги отправили на Восточный фронт, они были абсолютно уверены в скорой победе Третьего Рейха. Убежденные нацисты, воспитанники Гитлерюгенда, они не сомневались в «военном гении фюрера» и собственном интеллектуальном превосходстве над «низшими расами». Они верили в выдающиеся умственные способности своих командиров, разумность и продуманность стратегии Вермахта…Чудовищная реальность войны перевернула все их представления, разрушила все иллюзии и едва не свела с ума. Молодые солдаты с головой окунулись в кровавое Wahnsinn (безумие) Восточного фронта: бешеная ярость боев, сумасшедшая жестокость сослуживцев, больше похожая на буйное помешательство, истерическая храбрость и свойственная лишь душевнобольным нечувствительность к боли, одержимость навязчивым нацистским бредом, всеобщее помрачение ума… Посреди этой бойни, этой эпидемии фронтового бешенства чудом было не только выжить, но и сохранить душевное здоровье…Авторам данной книги не довелось встретиться на передовой: один был пехотинцем, другой артиллеристом, одного война мотала от северо-западного фронта до Польши, другому пришлось пройти через Курскую дугу, ад под Черкассами и Минский котел, — объединяет их лишь одно: общее восприятие войны как кровавого безумия, в которое они оказались вовлечены по воле их бесноватого фюрера…