Астронавт Джонс - [2]

Макс знал Монтгомери столько, сколько помнил себя, видя его слоняющимся без дела по Клайдс-Корнерз. Однако до последнего времени их ничего не связывало, пока с Монтгомери не связалась Моу — их частенько стали видеть вместе на танцульках. Макс пробовал было внушить ей, что отец был бы этим недоволен. Но спорить с Моу было бессмысленно — то, что ей не нравилось, она предпочитала не слышать.

Сейчас она впервые привела его домой. Макс почувствовал, что в нем медленно закипает гнев.

— Пошевеливайся, Макси! — позвала его Моу. — Не стой как истукан!

Макс неохотно приблизился.

— Макс, пожми руку своему новому отцу, — Моу приняла вид, как если бы сказала что-то ужасно остроумное. У Макса отвисла челюсть.

Монтгомери ухмыльнулся и протянул руку.

— Да, Макс, теперь ты Макс Монтгомери, а я твой новый папа. Но ты можешь звать меня Монти.

Макс ответил кратким рукопожатием.

— Меня зовут Джонс, — бросил он.

— Макси! — запротестовала Моу.

Монтгомери весело рассмеялся.

— Не напрягай его, Нелли. Пусть Макс привыкнет. Живем и будем жить, вот мой девиз! — он повернулся к ней. — Обожди минуту, я принесу багаж.

Из-под одного сиденья уницикла он извлек на свет ворох мятой одежды, из-под другого — две плоские фляжки. Подмигнув Максу, Монтгомери сказал:

— Тост за невесту.

Невеста стояла у дверей. Крякнув, он поднял ее на руки, перенес через порог и, поставив на пол, поцеловал, в то время как Моу визжала и заливалась румянцем.

Макс молча последовал за ними, положил багаж на стол и повернулся к печке. В комнате было холодно, он не топил с самого утра. Когда-то у них была электрическая печь, но она сгорела еще до того, как умер отец, а денег на ее ремонт не было. Вытащив из кармана складной нож, он настриг стружку для растопки и поднес к ней «Эверлайт». Когда стружка разгорелась, Макс отправился с ведром за водой.

Когда он вернулся, Монтгомери спросил:

— Где это ты был? Неужели в этой развалюхе нет водопровода?

— Нет, — Макс поставил ведро и подбросил в огонь поленьев.

— Макси, — произнесла Моу. — Ты должен был приготовить ужин к нашему возвращению.

Однако Монтгомери вежливо остановил ее.

— Моя дорогая, но он не знал о нашем приезде. К тому же остается время для тоста.

Повернувшись к ним спиной, Макс сосредоточил все свое внимание на нарезке грудинки. Перемена в его жизни была столь ошеломляющей, что требовалось время, чтобы привыкнуть к ней.

Его позвал Монтгомери.

— Сынок! Выпей за невесту!

— Я должен приготовить ужин.

— Ерунда! Держи стакан. Торопись.

Монтгомери налил в стакан немного пахучей жидкости, свой собственный он наполнил наполовину, а стакан невесты минимум на треть. Взяв стакан, Макс подошел к ведру и разбавил жидкость водой.

— Ты все испортишь.

— Я не привык к такому.

— Что ж, за румяную невесту и нашу счастливую семью! До дна!

Макс сделал осторожный глоток и поставил стакан. По вкусу его содержимое напоминало горький тоник, которым как-то весной его угощала окружная сиделка. Едва он вернулся к работе, как тут же его прервали.

— Эй, ты еще не допил.

— Я должен готовить. Не хотите же вы, чтобы ужин подгорел? — Монтгомери пожал плечами.

— Что ж, нам больше достанется. Этим будем запивать, Сынок, в твоем возрасте я мог спокойно осушить стакан и после этого сделать стойку на руках.

Макс намеревался поужинать грудинкой и подогретыми бисквитами, но бисквитов осталось только полсковородки. Он поджарил яичницу с грудинкой, сварил кофе и выставил ужин на стол. Когда все сели, Монтгомери окинул взглядом тарелки и произнес:

— Дорогая, начиная с завтрашнего дня ты будешь готовить сама. Из мальчика повар никудышный.

И все же ел он с аппетитом. Макс решил не говорить ему, что готовит он намного лучше Моу — Монтгомери сам скоро убедится в этом.

Наконец, Монтгомери откинулся от стола и, вытерев рот, налил себе еще кофе и закурил сигару.

— Макси, — спросила Моу, — дорогой, что у нас на десерт?

— Десерт? Ну, в холодильнике есть мороженое, осталось со Дня Солнечного Единства.

Она смутилась.

— О, дорогой, боюсь, что его там нет.

— Да?

— Боюсь, что я его съела, когда ты уезжал на южное поле. Тогда было чертовски жарко.

Макс промолчал, он не был удивлен. Однако она не собиралась останавливаться.

— Ты ничего не приготовил на десерт, Макс? Но сегодня такой день!

Монтгомери вытащил сигару изо рта.

— Оставь, дорогая, — мягко произнес он, — я не любитель сладкого; больше предпочитаю мясо с картошкой, это намного питательнее. Давай поговорим о более приятных вещах. — Он повернулся к Максу:

— Чем ты можешь заниматься, кроме фермы?

Макс был ошарашен.

— Больше я ничем не занимался. Но зачем?..

Монтгомери стряхнул пепел с сигары на тарелку.

— Потому что с твоим фермерством покончено.

Во второй раз за последние два часа нагрянувшая на Макса перемена ошеломила его.

— Что вы имеете в виду?

— Мы продали ферму.

Максу показалось, что из-под его ног ушла земля. Но по лицу Моу он понял, что это правда.

— Отцу бы это не понравилось, — хрипло произнес он. — Эта земля принадлежала нашей семье четыреста лет.

— Но, Макси! Не знаю уж сколько раз я говорила тебе, что не создана для фермы. Я воспитывалась в городе.

— Подумаешь, город — Клайдс-Корнерз.