Астарта (Господин де Фокас) - [59]

Случайность ли это? Или, наоборот, эти два существа, связанных каким-то темным прошлым, согласились заранее? И неожиданное прибытие этих цветов, этой статуэтки и этого письма, не подстроено ли все это, чтобы сразу ошеломить меня одним ударом?

И, однако, — каким успокоительным, каким непохожим на тягостные советы Клавдия показалось мне длинное и лучезарное послание Томаса! Какой призыв к освобождению и к здоровью! Нет, этот человек не хочет мне зла.

Бенарес, 10 марта 1899 г.

Отчего вы не послушали меня, милый друг? Почему не последовали за мной — как я вас об этом просил, почти умолял, — в глубь таинственной ведической Индии, в чудесную землю очаровательных видений и утешающих легенд — в город экстаза и света — святейший Бенарес? И подумать только, что вы остались в Европе, под узкой лазурью наших городов, с этой мучительной потребностью впечатлений, присущей вам, этой жаждой жизни, терзающей вас, — пленника безжалостных законов наших цивилизаций!

Здесь вы нашли бы, наверное, исцеление, — здесь, в этой атмосфере необъятного опьянения, этой вечной экзальтации толпы, молящей, заклинающей днем и ночью божество, почти явное в великолепии земли и небес.

Бенарес! Мечеть Оренг-Зеба, и постоянное движение на Ганге барок с пилигримами, и храмы на сваях в «гатах Пяти Рек», эти дворцы, мечети и купола, отражаемые рекой, их бесчисленные лестницы, уступы которых, уставленные статуями, спускаются в расплавленное золото реки! Ибо все в этом благословенном городе из золота. Золотой ореол неба, куда возносятся купола, покрытые золотом, и розовые верхушки минаретов; золотые паперти, золотые колонны, золотые навесы над алтарями, золотые изображения музыкальных апсар, появляющиеся в позе безумного взлета над карнизами и колоннами храмов; золотые тела у нищих, толпящихся на берегу реки; золотыми кажутся недвижные факиры, оцепеневшие в экстазе; золотые огромные вазы в руках священников, совершающих обряды на высоких террасах; золотой кажется толпа верных, распростертых на ступенях и между колонн в немом поклонении Ганге, «Ганге Джаи», — матери Ганге, священной реке, самой святейшей из всех, которой они приносят свои обеты.

Весь индийский буддизм изливается здесь, в экзальтации света и бесконечной жажде истинного блага, — вся Индия, поклоняющаяся, галлюцинирующая и счастливая в своей вере и своем рвении. Рвение! Весь секрет человеческого счастья в этом: любить ревностно, страстно интересоваться чем-либо, всюду видеть Бога и безумно любить Его в каждом явлении, страстно желать всю природу, всех людей, все предметы, не останавливаясь на обладании ими, отдать себя на безумную любовь к внешнему миру, не задумываясь — хорошо или плохо это желание. Ибо всякое чувство — реальность, и великолепие вещей зависит от той степени страстности, с которой мы относимся к ним. Значителен взгляд, но не сама вещь, на которую мы смотрим. Не все ли равно, откуда экстаз, если он охватил нас? Все чувства — как бы двери, открывающие нам пленительное будущее: жить в нем — вот религия. Прошедшее умерло; зачем медлить у трупа? Все, чем мы обладали — уже тлен и, когда мы сожалеем о чем-нибудь, — мы носим в себе уже зародыш смерти.

Обогатиться желаниями, вот чего требует рвение, и это рвение восхитительно дополняет любовь.

Бенарес в течение веков умирает в судорогах пламенности и сама эта пламенность, этот экстатизм всей Индии поддерживает в нем искру жизни.

О! золотой храм и святейший из всех святых городов; идолы, лингамы, очарование его узеньких улочек, их спуск к реке, и там, среди бесконечного ряда дворцов и храмов, ужасающее смешение, — очаровательное и наивное смешение всех индийских рас, где браминов, нищих, идолов и животных уважают и принимают с одинаковой кротостью и умиротворенной любовностью религиозно-настроенной толпы.

Жрецы медленно обходят вокруг большого быка из красного камня — эмблемы Шивы; женщина набожно обмывает священной водой каменный лингам и украшает его цветами. Равнодушные коровы спускаются к реке, жуя цветы. Ноги скользят по калу и мокрым листьям. Нищий молится перед бесформенным изображением планеты Сатурна. От времени до времени гонги и огромные барабаны бьют тревогу; раздается глухой гул, и в тяжком воздухе звенит напряженный звук. Тяжкие миазмы вздымаются от кладезя мудрости, где пребывает бог: это разлагаются бесчисленные растительные жертвы, нагроможденные там.

На рыжем небе, над золотыми куполами, изумрудные попугаи описывают сверкающие эллипсы и усаживаются попарно, болтая, на фронтонах храмов. Повсюду стоит запах тления и разложения: беспокойная душа кладезя мудрости, заключающая в себе жизнь и смерть.

Лодочники царят на реке и припев «Ганга, Ганга Джаи» не умолкает на их черных губах в то время, когда их ленивые барки скользят в беспредельную даль; на поверхности этих барок целые семьи живут и умирают, убаюканные божественным течением. «Ганга, Ганга Джаи!» И в этом гортанном выкрике как бы вся тайна человеческих различий. «Ганга, Ганга Джаи!» Это как бы само эхо святого города и также эхо веков, мрачный город сумрачных идолов и таинственных храмов, — сама душа этой непроницаемой земли Индии.