Ассистент - [49]

Чуть в стороне, опираясь о лопату, стоял недовольный какой-то типчик смазливой наружности. Он ни фига не делал, только смотрел на честных трудящихся с брезгливым выражением на породистой физиономии. А те развлекались по полной, как на коммунистическом субботнике. Кто-то смеялся, кто-то пел, кто-то молча сопел, надрываясь от непривычной работы. Один тунеядец-типчик, зараза, стоял и делать ничего не собирался. Кто это, интересно?

Первую машину разбросали влет. Вторая еще не подоспела. Киношники остановились, опираясь на лопаты, как на костыли, тяжело дыша. Это вам, ребята, не кино снимать! Тут пахать надо, как слепая лошадь!

Подошел повеселевший Гриша Сергеев, изрек глубокомысленно:

— Иностранцы все засранцы, а японцы — молодцы!

Я хохотнул:

— Это почему же они молодцы?

— Не знаю, — ответил художник-постановщик, — так в моем детстве говорили.

Я подумал, что он, пожалуй, застал пленных японских солдат, которые после поражения во Второй мировой строили в Иркутске дороги и дома. И умирали, умирали, умирали… Много японских захоронений вокруг города. Только недавно правительство Страны восходящего солнца начало перевозить и перезахоранивать на родине останки своих солдат…

Я вычел из текущего года Гришины неполные шестьдесят, и получилось, что да, мог он видеть их скорбные колонны, будучи мальчишкой-дошкольником.

— Гриш, — спросил я, — а что это за типчик-красавчик?

— Какой?

— Да вон стоит, не работает. — Я кивнул в сторону одинокой мужской фигуры.

Гриша мельком взглянул и отвернулся, чтобы не пялиться.

— Это английский актер, главную роль играет в фильме.

— А чего пришел тогда с лопатой, если не работает?

— Откуда мне знать? У режиссера спрашивай.

Спрашивать я, конечно, не стал, тем паче на улицу Грязнова въехал, обдавая народ смрадной едкой копотью, второй груженный снегом «КамАЗ». На самом деле он же — первый. Я понял, самосвал был всего один, и грузили его неподалеку, судя по грязно-серому цвету снега, в черте города. Оборачивался он в полчаса. За это время тридцать человек как раз успевали разбросать предыдущую кучу и немного отдохнуть.

Припорошить улицу хватило четырех машин, но Жоан Каро расплатилась, вероятно, за все пять договорных, потому что водитель кавказской внешности не возмущался и не орал. Напротив, улыбался, гад, ощупывая нагло мою француженку липким взглядом.

А английский актер так и простоял два часа в главной роли, не сдвинувшись с места, пока за ним не подкатил лимузин.

Остальные тоже разъезжались в легковых машинах и микроавтобусах.

Я решил остаться на улице и караулить забор от ретивых писателей-экологов. А чтобы не скучно было, взять бутылочку и распить с хозяином во дворе. Тот вышел на улицу, и по глазам его жалобным я понимал, что именно этого он от меня и ждет. Но не тут-то было…

Я махал ручкой Жоан Каро, в «шевроле» которой уже разместились режиссер, оператор и художник… так вот, я делал ручкой своей скверной девочке, когда ко мне подошла Анна Ананьева, переводчица, и тронула за плечо:

— Андрей, вам надо подписать договор.

— Зачем? — спросил я.

— Как зачем? А на каком основании вам платят деньги?

Я пожал плечами. Откуда мне знать их основания?

— Надо так надо. Где подписывать?

— Его надо еще написать, но не здесь же…

Она посмотрела по сторонам, будто искала место, то есть, как я понял чуть позже, смотрела, отъехал ли автомобиль мадемуазель Каро?

«Шевроле» показал нам задний бампер и потерялся среди других авто.

— Ко мне в гостиницу? — размышляла вслух переводчица. — Там люди, мешать будут… — Она вцепилась в мне локоть. — А вы далеко живете?

— Рядом.

— Тогда, может, к вам?

Это становилось интересным. Еще до знакомства, после одного только милого телефонного разговора мне, помнится, хотелось с ней — в особо извращенной форме с элементами классического садизма. Почему бы и нет? Если классического…

Съемки были назначены на семь, оставалось меньше часа. Интересно, успею или нет? В смысле — на съемки…

Когда мы с Анечкой уходили под ручку, на грязно-серый привозной снег повалили с небес чистые крупные хлопья. Снег шел настолько густой, что стало ясно, он в пятнадцать минут закроет двадцатисантиметровым слоем улицу Грязнова и весь остальной город.

Солнце еще не взошло, но восток окрасился красным. Снег ложился на деревья, дороги, крыши домов и редких в столь ранний час прохожих. Снег скрывал от глаз всю нашу российскую черноту и серость, всю нашу бедность и простоту, которая хуже воровства…

Снег шел крупный, пушистый, мгновенно тающий на ладони. И не осталось в мире больше ничего, ни земли, ни небес, только снег — снизу, сверху, везде. Только снег и Россия, потому что они — одно.

Шел снег. И красивая женщина, пусть и москвичка, шла рядом, прижимаясь к плечу. И краешек красного диска показался над лесистой черно-белой сопкой. И город проступал из сумрака, старый, с деревянным узорочьем по стенам домов, как оберег. Русский, как люди его населявшие. Как снег, падавший на него.

Вот тут бы и снимать. Не город — сказка.

ГЛАВА 25 Необязательный снегопад

Вид белого, чистого снега меня возбудил. До предела. До боли в паху. До безумия…

Как можно распространять сексуальное желание на явление природы — снегопад? Я распространял. Я хотел снег. И мне было плевать на любого рода безумие. Хотел — и все.