Ассасин - [33]

Темные глаза Салах ад-Дина искрились молниями, грудь бурно вздымалась. Но он заставил себя успокоиться.

– Ну а теперь помолимся, – закончил он уже другим, смиренным и тихим тоном, при этом вскинув голову и поднятые ладонями вверх руки. – Помолимся, ибо Аллах велик и славен. Он не оставит правоверных!

– Да будет так! Да будет славен Аллах во веки веков, и Мухаммад, пророк его!

Глава 5

Еще до рассвета, до того, как звуки труб оповестили крестоносцев о начале нового дня, в стане поднялись повара и обозные слуги, чтобы приняться за свои обязанности. И когда лагерь начал оживать и воины проснулись, все вокруг уже было полно запахов стряпни и аромата свежего хлеба, приготовленного в передвижных глиняных печках на телегах.

За обоз отвечал Гвидо де Лузиньян. Его люди следили за возами с фуражом, а также за тем, чтобы к каждому стану и отряду вовремя отправляли еду и запасы воды на день. Конрад подшучивал, что вот-де король Иерусалимский стал главным по кухне, – почетная, но не слишком-то славная обязанность. Однако и сам маркиз был не против, что его воины могли перекусить первыми и им доставались самые лучшие куски мяса.

Мартин, успев еще затемно ополоснуться в море, уже облачился в доспехи, поел и теперь упражнялся с тяжелой шипастой булавой. Его кисть гибко вращалась, совершая резкие обороты с опасным оружием. Действительно опасным: Мартин знал, что тонкая на вид броня мусульман на поверку бывает настолько прочной, что меч не в состоянии ее разрубить, зато булава наносила столь сокрушающие удары, что дробила кости, рвала звенья кольчуг, вдавливая их в полученные раны. Однако… Готов ли он сам сражаться, если дело дойдет до столкновения?

Отставив булаву, Мартин огляделся. В утреннем сумраке повсюду слышалось пение литании, многие молились, преклонив колени у походных алтарей. Сейчас крестоносцы просили Всевышнего проявить к ним милость, ибо кто знает, что принесет новый день.

Все же эти воины поражали Мартина своим воодушевлением. Хотя чем тут воодушевляться? Ведь после того, как войско вступило в сырую, изнуряюще душную землю Шаронской долины, кроме жары и нападок сарацин, крестоносцев стали тревожить и другие напасти: москиты, тарантулы, рычащие в зарослях львы, от голоса которых бледнели даже самые решительные вояки. Увидели они и огромных, ужасных обликом крокодилов. Прошлой ночью, во время остановки у речки, какую называли Крокодиловой, одну из прачек, толстуху Кло, утащило это жуткое чудовище, и воины потом еще долго не могли успокоиться. Женщина была немолода и непривлекательна – только таких Ричард позволил взять с собой в поход, дабы не наводить воинов на греховные мысли, – но порой солдатам так нужны ласковое женское слово, участие, забота. Так что о толстухе Кло в войске искренне горевали, молились о ее душе… и о своих, так как крокодилы вызвали у воинов ужас и омерзение. Но вот настал новый день – и крестоносцы снова были полны надежд, воспрянули духом и готовились идти далее.

Да, несмотря на все трудности, эти люди верили, что страдания и опасности ниспосланы им, чтобы испытать их на стойкость и выносливость. Священники уверяли, что путь к Христу – это умение найти смирение внутри себя и принять все, что дается Господом, без роптания. Непростое испытание, но Мартин видел, что эти решительные воины справляются: не жалуются, среди них практически нет дезертиров, зато есть цель, ради которой они готовы вынести все, что угодно. Они были едины в этом, и единство делало их несокрушимой силой. Но Мартин не считал себя одним из них. Спрашивается, что он тут делает? Ведь его ждет невеста!

Странно, но в последнее время мысли о Руфи тут же наводили его на воспоминания о Джоанне. Мартин надел шлем и сквозь прорези поглядел туда, где покачивались на волнах многочисленные корабли флота крестоносцев. Он узнал, что на одном из них находится трофей Ричарда – киприотская царевна. А с ней знатные дамы ее свиты. Неужели и англичанка там? По крайней мере после рассказа Эйрика о встрече с Джоанной Мартин вполне мог такое предположить.

Эйрика он увидел буквально через пару минут. Рыжий приближался, ведя под уздцы двух лошадей – своего бурого и Персика для Мартина.

– Арсуф, – негромко произнес Мартин, поправляя подпругу у саврасого. – Это по пути, и оттуда мы уедем, оставим поход.

Покрытое рыжей щетиной лицо Эйрика расплылось в улыбке.

– Ну, наконец-то!

Но, оглядевшись по сторонам, он посуровел.

– Они-то, конечно, славные парни, эти воины Креста, и хорошо держатся, клянусь воинственным Тором. Однако это не наша война, малыш. Так что… Но почему, собственно, Арсуф? Может, прямо сейчас? Пришпорим коней и…

Он улыбнулся, но тут же умолк, встретив устремленный на него сквозь прорези в шлеме взгляд Мартина – ироничный, почти насмешливый. Неужели простодушный Эйрик сам не понимает? И рыцарь повел рукой вокруг себя.

В стане крестоносцев царила привычная перед выступлением суета: складывались и упаковывались шатры, облачались в доспехи рыцари, седлались лошади, пехотинцы выходили в строй, набрасывая на плечо ремни своих огромных каплевидных щитов. Скоро по знаку трубы́ все тронутся в путь, будут двигаться по побережью плотной массой, не размыкая строй, только редкие конники-дозорные время от времени станут проноситься вдоль всей колонны, передавая распоряжения или следя, где может понадобиться помощь. И при этом порядке Мартину с Эйриком не так-то и просто будет оставить войско. Учитывая еще, что вокруг шныряют с луками наизготовку бедуины Салах ад-Дина, готовые поразить любого, кто удалится от колонны. Да и крестоносцы будут удивлены, если начальник конницы иерусалимского короля вдруг помчится невесть куда со своим оруженосцем. А Эйрик уже должен понимать, какие превосходные у крестоносцев стрелки.