Аспазия - [25]

— И до тех пор, пока здесь не останется камня на камне, — прибавил спутник Перикла, — все созданное этими людьми будет поражать восхищением умы и сердца зрителей, как теперь, мне кажется, поражает ум и сердце вот этих двух людей, глядящих сюда.

— Наша постройка не только поражает их ум и сердце, — с улыбкой вмешался Калликрат, — но возбуждает также их зависть. Они глядят на нас с ненавистью, но я сам умею отвечать таким же взглядом, мы постоянно ссоримся, и между моими людьми и слугами этого храма уже идет открытая вражда.

— Нам нечего удивляться, — сказал Перикл, — если жрецы храма Эрехтея раздражены против нас: вместо того, чтобы возобновить их храм, мы на глазах у них строим новый. Но кто осмелился бы дерзновенной рукой дотронуться до древних тайн этого мрачного святилища?

Да, — сказал Калликрат, — лучше всего оставить их в покое, вместе с их старыми богами, они не хотят знать ничего о новых богах, они моют и причесывают старых, переодевают их в новые платья и думают, что они могут существовать вечно. Эти люди хотели бы видеть Афину Палладу изваянной с совиной головой.

— Вот идут Фидий и Иктинос! — сказал старший спутник Перикла, поглядев в другую сторону, — теперь мы услышим их самих…

— Вы немного услышите, — возразил Калликрат, — Фидий, как нам известно, молчалив, а Иктинос сердится на всякого, кто попытался бы заставить его говорить о плане. Эти люди разговорчивы только друг с другом и ни с кем более.

В это время Фидий и Иктинос подошли к ним.

Иктинос был невидный, слегка сутуловатый человечек, у него было сонное, болезненное лицо и задумчивые глаза, как бы утомленные долгим бодрствованием, но в его походке было что-то поспешное и беспокойное, заставлявшее предполагать в нем легко возбуждаемую и подвижную душу.

Фидий обменялся пожатием руки с Периклом и его старшим спутником. Что касается юного музыканта, то скульптор бросил на него странный взгляд: он, казалось, знал его и в то же время не хотел знать.

У Иктиноса была наружность человека, которому встреча со своими ближними редко бывает приятна, и казалось, он желает продолжать путь без Фидия, но спутник Перикла, желая испытать справедливость сказанного Калликратом, обратился к озабоченному и спешившему Иктиносу с вопросом:

— Учитель, не согласишься ли ты, как знаток, разрешить вопрос, который недавно занимал меня вместе с Периклом и юным музыкантом? Мы обсуждали причины, заставляющие вас, архитекторов, не помещать архитравы непосредственно над вершиной колонн. Они утверждали, что это делается от того, иначе здание имело бы вид такой, как будто тяжесть карнизов подавляет массу колонн…

Иктинос тихо улыбнулся.

— В таком случае это должны быть колонны из масла! — вскричал он саркастическим тоном. — Ха! Ха! Ха! Нечего сказать, прелестные колонны!

— Ты смеешься над этим объяснением, — сказал спутник Перикла, — в таком случае объясни нам сам, почему вы так делаете?

— Потому, что если бы мы сделали иначе, то это было бы отвратительно, ужасно и невыносимо!

Эти слова Иктинос произнес поспешно одно за другим, сверкая на спрашивающего своими серыми глазами, и поспешно пошел дальше.

Все засмеялись.

— Я вижу, — продолжал Перикл, обращаясь к Фидию, — что работы быстро продвигаются вперед, это крайне приятно! Мы должны работать быстро и усердно, должны пользоваться благоприятным временем — стоит начаться большой войне и все остановится, так как может появиться недостаток в средствах, чтобы докончить начатое.

— В мастерских уже усердно работают над слепками и глиняными моделями угловых групп и фриз, — отвечал Фидий.

— Не думаешь ли ты, — спросил Перикл, — обратиться к Полигноту, чтобы и здесь точно так же, как и внизу, в храме Тезея, резец и кисть разделили между собой работу по части украшения? Впрочем, я вспоминаю, ты не совсем благосклонно смотришь на живопись, эту родную сестру ваяния, хотя, может быть, она несколько отстала.

— Я сам юношей занимался живописью, — отвечал Фидий, — но она не удовлетворяла меня, я хотел, чтобы то, что я представлял себе в мечтах, выходило полно, округленно и чисто, а этого я мог достичь только резцом.

— Хорошо, — сказал Перикл, — пусть новый храм Паллады будет украшен только ваянием, чтобы он мог служить памятником лучшего, что мы можем создать. Мы вместе придумаем способ извиниться перед Полигнотом, а затем, когда будет окончен этот храм, посмотрим нельзя ли сделать что-нибудь для храма негодующих жрецов, а также и для небольшого храма богини Паллады, смело возвышающегося на террасе скалы. Я хотел бы, чтобы когда я наконец сойду с поля деятельности, все желания афинян были бы исполнены — тяжело сознание, что так много недовольных мной! Ты улыбаешься?.. Конечно, серьезный и строгий Фидий может довольствоваться только самим собой…

— Это самое трудное, — возразил Фидий.

— Ты не боишься противников, — продолжал Перикл, — берегись, у нас в них нет недостатка. Тебе также завидуют, и то, что ты создаешь, нравится не всем!..

— Афина Паллада никогда не позволит мне трепетать, — отвечал Фидий словами Гомера, указывая рукой на громадное изображение богини.

Затем Фидий удалился, чтобы снова соединиться с Иктиносом, а Перикл с его спутниками продолжал свой обход вершины Акрополя.