Аскольдова невеста - [39]

— Полегче, старая коряга! — Мара взмахнула серпом, на котором еще не засохла кровь жертв-животных, преграждая старухе путь к краде. — Так это вы похитили дочь Громолюда! Вы держали ее у себя целых два года и никому не сказали об этом! Вы не сказали об этом князю Станиславу, вы не сказали мне!

— Это наше дело!

— Нет! Это не ваше дело! Князь Станислав обещал вам поддержку и помощь, но он считал вас своими друзьями! А вы обманули его — так не поступают друзья и союзники! Если в вашем доме жила женщина из рода Громолюда, а вы утаили это от своего союзника, значит, вы собирались его обмануть! Вот как вы отплатили за мою помощь!

— Не слишком нам было много толку от твоей помощи! Мой сын погиб, и ты ничего не сделала, чтобы этому помешать! — Голос Норини сорвался на скрипучий, исступленный визг. — Лучше бы ты оставалась у твоей хозяйки Мары, может, тогда он был бы жив!

— Твой сын сам виноват в своей смерти! Я предупредила его, чтобы он не совался на Ловать, потому что духов старой колдуньи уже взяли в сильные руки, а князь Альгимантас исцелен и там находится слишком сильная дружина, которой вашим не одолеть. Ему следовало уйти в леса и не вылезать, а если показаться Альгимантасу на глаза, то предложить ему союз. Но он не смог справиться с этим делом! Ему нужно было только промолчать! Но его гордость и зависть бежали впереди ума, и он вызвал Альгимантаса на ссору, на драку, в которой не мог победить, потому что имел вдвое меньше людей! Он сам убил себя! А теперь ты собираешься убить дочь Громолюда, хотя она может защитить всех вас.

— Мне не нужно защиты! Ее брат убил моего сына, и она умрет вместе с ним! Завтра сюда придет ее брат, убийца моего сына, и он узнает, что она полила своей кровью погребальное ложе моего сына! Он увидит ее обугленные кости и поймет, что натворил своими руками!

— Но он же не оставит в живых ни одной собаки из твоего рода, понимаешь ты это, старая глупая жаба?

— Мне не нужно ничего! Даже если никого из нас не останется в живых, мы будем отомщены!

— О Темная Мать! — Мара в изумлении и негодовании вцепилась в собственные косы, словно не верила, что на свете может существовать такая безрассудная злоба.

Две женщины перед крадой исступленно бранились, все на поляне не отрывали от них глаз, потрясенные и этой ссорой, и тем, что обряд был прерван. Не следили за перепалкой только двое: покойный Жиргас, в лицо которому светило опускающееся все ниже солнце, и его жена, которая, казалось, еще смотрела в небесный сад, где ждали ее предки… ждали, а она все не шла к ним…

А если бы ее затуманенный взор был способен различить что-то поближе, чем небесная обитель предков, то она единственная могла бы заметить, как на опушке за спинами толпы появились люди. Много людей, и, судя по виду, не из племени голядь…

* * *

Если бы Велем и Белотур знали достаточно надежное место, где можно было бы оставить девушку, они, конечно, оставили бы там Дивляну, даже если бы ее пришлось привязать-таки к дереву. Но, понимая, что находятся на земле чужого племени и враждебных родов, где нападения следует ждать когда угодно и откуда угодно, они предпочитали держать ее при себе, надеясь, что среди дружины она будет в большей безопасности. Только поэтому ей удалось очутиться в самой гуще событий: сначала в поселке старой Норини, а потом на той поляне, где собирались жечь тело Жирги.

До поселка их довели Рудень и Скирда: это, кстати, не составляло очень большой трудности, поскольку от реки туда вела тропа, а в двух чересчур заболоченных местах были уложены гати. Поселок оказался немаленький — из двух десятков рубленых изб под соломенными кровлями, которые даже у сторонней голяди уже повсеместно сменили старинные постройки с четырьмя угловыми столбами, со стенами из обмазанного глиной плетня. Но из людей в них обнаружились только старухи, смотревшие за маленькими детьми. Это было странно: если бы даже голядь заметила появление вооруженных чужаков, то едва ли детей бросили бы в поселке.

— Где все? — спросил Ольгимонт, лезвием меча обводя жмущихся в угол домочадцев первой же избы, куда они вошли. — Где все люди?

— Хоронят дядю Жиргаса! — тут же доложил дрожащий детский голосок из гущи Велесых головок.

— А где хоронят?

— Я не знаю! Маленьким нельзя знать!

Старуха, конечно, знала, где святилище богини смерти — туда вела узкая, едва заметная тропа, поскольку посещалось это место очень редко. Ольгимонт велел отрокам схватить нескольких детей, и старуха согласилась показать дорогу, но она шла так медленно, что успела бы как раз к рассвету. Объясняла же она настолько путано, к тому же заикаясь от страха, все больше причитала и умоляла о пощаде, что Ольгимонт рычал от ярости и тревоги. Его люди успели обыскать поселок, но сестры, которую он так надеялся здесь застать, не нашли.

Хорошо было бы найти другого проводника, помоложе, но все, способные передвигаться, ушли на погребение. Ольгимонт хотел уже распорядиться, чтобы двое отроков несли старуху на руках, но в это время Дивляна обратила внимание на собачий вой — возле одной избы была привязана собака, вероятно, чтобы не бежала вслед за хозяином туда, куда ей нельзя.