Асканио - [13]

– Сударь, – сказал ему кастелян, – я испытал ваши крылья: они никуда не годятся.

– А как вы их испытывали?

Мессер Джоржо подробнейшим образом поведал о том, как он троекратно их испытывал.

Мастер с важным видом выслушал его, а затем изрек:

– Тут нет ничего удивительного: когда вы лежите на полу, вокруг вас нет должного количества воздуха. Попробуйте-ка подняться на крышу замка Святого Ангела и оттуда отважно ринуться в воздушное пространство.

– И вы думаете, что я полечу?

– Уверен, – ответил мастер.

– Но, если вы так уверены, – заметил кастелян, – почему бы вам самому не испытать крылья?

– Крылья скроены сообразно весу вашего тела, а не моего, – возразил мастер. – Размах крыльев, предназначенных для меня, должен быть на полтора фута больше.

И мастер, откланявшись, вышел.

– Черт бы тебя подрал! – воскликнул мессер Джоржо.

В тот день все замечали, что мессер Джоржо весьма рассеян. Очевидно, под стать Роланду,[40] он мысленно витал в мире грез.

Вечером, отходя ко сну, он созвал всех служителей, всех тюремщиков и всех стражников.

– Если вы узнаете, – сказал он, – что Бенвенуто Челлини собирается улететь, пусть себе летит, только оповестите меня! Даже ночью я без труда поймаю его: ведь я – настоящий нетопырь, а Бенвенуто, что бы он там ни толковал, – поддельный.

Горе-кастелян совсем спятил, но окружающие уповали, что со сном у него все пройдет, и поэтому решили подождать и лишь наутро предупредить папу.

К тому же погода стояла отвратительная, дождливая и было очень темно: в такую ночь никому не хотелось выходить на улицу.

Зато Бенвенуто Челлини – конечно, из чувства противоречия – избрал для побега именно эту ночь.

Поэтому, как только пробило десять часов и сменился дозорный, он преклонил колена и, благоговейно помолившись, принялся за работу.

Прежде всего надо было вытащить четыре оставшихся гвоздя, которые придерживали железные листы. Последний гвоздь поддался, когда пробило полночь.

Бенвенуто услышал шаги дозорных, поднимавшихся на плоскую крышу; он застыл и затаив дыхание приник к двери; дозорные сменились, сошли вниз, шум шагов затих, и все погрузилось в тишину.

Начался ливень, и у Бенвенуто сердце запрыгало от радости, когда он услышал, как в окно барабанит дождь.

Тут он попробовал отодрать железные, ничем уже не сдерживаемые листы; они поддались, и Бенвенуто прислонил их рядком к стене.

Затем он лег плашмя и принялся долбить вниз двери стекой, которую подточил наподобие кинжала и насадил на деревянную рукоятку. Обугленные дубовые доски подались. Не прошло и секунды, как Бенвенуто пробил в двери лазейку, такую широкую, что можно было проползти.

Он вскрыл чрево статуи, вынул самодельную веревку, опоясался ею, вооружился стекой, которую, как мы уже говорили, превратил в кинжал, опустился на колени и снова стал молиться.

Окончив молитву, он просунул в лазейку голову, затем плечи и выбрался в коридор.

Бенвенуто вскочил, но у него так дрожали ноги, что ему пришлось опереться о стену, иначе бы он упал. Сердце у него колотилось, словно готово было выпрыгнуть из груди, лицо пылало, капли пота выступили на лбу. Он судорожно сжимал рукоятку самодельного кинжала, будто кто-то собирался его отнять.

Вокруг царила тишина, не слышно было ни шороха, поэтому Бенвенуто, быстро овладев собой, стал ощупью пробираться, держась стены, по коридору, пока не почувствовал, что стена кончилась. Он шагнул вперед и коснулся ногой первой ступени лестницы – приставной лестницы, ведущей на крышу.

Он стал подниматься, вздрагивая от скрипа деревянных ступеней; но вот он почувствовал дуновение ветра, вот дождь стал стегать его по лицу: голова его очутилась над крышей… Беглец больше четверти часа пробыл в кромешной тьме. И только сейчас он понял, чего ему должно бояться и на что надеяться.

Чаша весов клонилась в сторону надежды.

Часовой спрятался в будке, спасаясь от дождя. Дело в том, что часовые, сменявшиеся каждые два часа на крыше замка Святого Ангела, надзирали не за крышей, а за крепостным рвом и окрестностями, поэтому будка глухой стеной обращена была к лестнице, по которой поднялся Бенвенуто Челлини.

Бенвенуто бесшумно подполз на четвереньках к краю крыши, держась как можно дальше от сторожевой будки. Тут он привязал веревку, свитую из простыней, к кирпичу, выступавшему из древней стены дюймов на шесть, и в третий раз преклонил колена, шепотом творя молитву:

– Господи, господи! Помоги мне теперь, ибо я сделал все, что мог.

Окончив молитву, он ухватился за веревку и стал скользить вниз, то и дело ударяясь коленями и лбом о стену, но не обращая внимания на ссадины. Наконец Бенвенуто добрался до земли.

Когда он нащупал ногами твердую почву, неописуемая радость и гордость наполнили его сердце. Он измерил взглядом огромную высокую стену, с которой спустился, и невольно промолвил вполголоса: «Вот я и на свободе!» Но радовался Бенвенуто недолго.

Он обернулся, и у него подкосились ноги: перед ним высилась крепостная стена, недавно построенная, о которой он не знал. Он понял, что погиб. Бенвенуто был сражен и в отчаянии упал на землю; но, падая, он натолкнулся на какой-то предмет – это было длинное бревно. Он даже вскрикнул от изумления и радости: он понял, что спасен.