Артур Шопенгауэр - Философ германского эллинизма - [47]

Тем не менее он настаивает, что мы никогда не должны упускать различие между выводами этого рода, обоснованность которых зависит от нашей понятийной системы и логических законов, лежащих в ее основании, и причинными, или математическими, выводами, которые имеют иные основания; обоснованность причинного вывода зависит от тех связей между явлениями, которые возможно установить эмпирически, а математического вывода - от априорной интуиции пространственных или временных связей. Логическая необходимость не может быть приравнена ни к физической, ни к математической необходимости (ЧК, 49). Забыть об этом - значит создать путаницу вроде той, которая была рассмотрена ранее, когда речь шла об ошибочном отождествлении понятий [разумного] основания и [материальной] причины.

159

Все эти рассуждения поддерживают критику того предположения, что метафизик может исследовать тайны трансцендентной реальности посредством только абстрактного мышления и дедуктивного рассуждения. Согласно Шопенгауэру, дискурсивное мышление и язык следует рассматривать прежде всего в связи с человеческим опытом и человеческими потребностями. Мышление "отражает" опыт и паразитирует на нем. Суть понятий и утверждений можно прояснить, прослеживая их связи с другими понятиями и суждениями, а также приводя аналогии и определения, но, тем не менее, рано или поздно мы должны разорвать этот круг, если не хотим лишиться права утверждать, что наше высказывание обладает фактическим содержанием, несет в себе действительную информацию. Для большей ясности следует оценить ту роль, которую играет речь в жизни и поведении человека.

Мышление и язык - не изолированные феномены, существующие в некотором вакууме, их необходимо рассматривать с точки зрения их первостепенной и подлинной функции, а именно: приспосабливать человека к окружающей среде, делать его способным эффективно справляться и адекватно поступать с наличествующим окружением чувственно воспринимаемых вещей. Наши высокоразвитые способности удовлетворения присущих нам сложных желаний и страстей зависят от нашей способности думать и говорить, отсутствующей у иных форм жизни.

На самом деле понятия приспособлены по существу к практическим целям; любая философия, пренебрегающая этим на определенном этапе, будет искаженно представлять отношение между мышлением и реальностью. Таким образом, когда Шопенгауэр рассматривает мышление и язык, а также при рассмотрении нашего перцептивного восприятия мира явлений он прежде всего подчеркивает прагматические факторы, которые, с его точки зрения, определяют характерные черты повседневного знания. На уровне перцепции наше понимание явлений в пространстве, времени и причинности отражает нашу природу как активных су

160

ществ, творении "воли", "так как только на основании различия этих форм объект интересует индивида, то есть связан с волей" (том I). И подобно этому, когда вопрос касается природы понятийного мышления и, в частности, его роли в научных исследованиях, мы никогда не должны терять из виду его практическую ориентацию и то, каким образом оно служит удовлетворению потребностей и желаний людей, которые являются действующей силой в мире. Взятые вместе, эти моменты составляют неотъемлемую часть учения Шопенгауэра об интеллекте как "слуге воли", о чем мы будем говорить в следующей главе.

Многие замечания Шопенгауэра о предмете мышления и языка я считаю проницательными и глубокими, особенно если учитывать тот исторический контекст, когда он писал; они наводят нас на мысли, которые достигли широкого распространения лишь спустя много времени. В остальных же отношениях его высказывания менее удовлетворительны и достаточно проблематичны, например, не совсем ясно, как он представлял себе отношение между понятиями и словами. Хотя он определенно и предполагал, что понятия и их словесное выражение должны быть тесно связаны, тем не менее, он полагал, что понятие можно представить как имеющее независимое существование, а слова - просто их "оболочки", из-за чего их собственный статус остается недостаточно ясным. Также не совсем понятен его взгляд на мышление, а следовательно, и на речь, как на отражающую или копирующую феноменальную реальность безо всяких затруднений, хотя на первый взгляд это может показаться правдоподобным. В некоторой степени точка зрения Шопенгауэра сопоставима с трактовкой этих вопросов Витгенштейном, несмотря на то что она отличается по манере формулировки от того, как она изложена в "Трактате", и от которой Витгенштейн отказался в своих более поздних работах.

161

Не будем затрагивать здесь вопрос о том, как необходимо понимать и критически оценивать оригинальную теорию языка Витгенштейна (есть опасность неверно понять ее), часто можно услышать, что в целом изобразительные концепции значения могут предложить только весьма упрощенную и в конечном счете вводящую в заблуждение модель структуры и функции языка по сравнению с чем, как мы реально его используем и понимаем. Они, главным образом, акцентируют внимание на дескриптивной и регистрирующей функциях речи, при этом пренебрегая огромным разнообразием иных целей, для которых можно использовать язык.