Артур и Джордж - [24]

— Суд не был поставлен в известность о причинах его толщины.

— Значит, закон — задница, — говорит Орас, недавно освоивший это словечко.

— А прежде он такое делал? — спрашивает Мод.

— Превосходный аргумент, — говорит Джордж, кивая, как судья. — Он касается вопроса о намерении. Либо он по прежнему опыту знал, что слишком толст и не сможет войти в вагон третьего класса, но купил билет вопреки этому, либо он купил билет в честной уверенности, что сумеет войти в дверь.

— Ну так он знал или не знал? — нетерпеливо спрашивает Орас.

— Не знаю. В отчете об этом не сказано.

— Так какой ответ?

— Ну, здесь ответ упирается в то, что мнения присяжных разделились: в пользу одной стороны и другой. Вам придется обсудить это между собой.

— Ничего с Мод я обсуждать не буду, — говорит Орас. — Она девчонка. А настоящий ответ каким был?

— Ну, апелляционный суд в Лилле вынес решение в пользу железнодорожной компании. Пейэль должен был возместить им убытки.

— Я выиграл! — вопит Орас. — Мод все напутала.

— Никто ничего не напутал, — отвечает Джордж. — Дело могло быть решено и так, и эдак. Потому-то люди и обращаются в суд.

— А я все равно выиграл, — говорит Орас.

Джордж доволен. Он завоевал интерес своих юных присяжных, и днем в следующую субботу он предлагает им новые дела и проблемы. Имеют ли право пассажиры в полном купе запирать дверь, не впуская стоящих на платформе? Есть ли правовое различие между находкой чужого бумажника на сиденье и находкой монеты, провалившейся между подушками? Что произойдет, если вы сядете в последний поезд, а он не остановится на вашей станции, и вам придется прошагать назад пять миль под дождем?

Когда Джордж замечает, что внимание его присяжных угасает, он развлекает их любопытными фактами и примечательными казусами. Он, например, рассказывает им про собак в Бельгии. В Англии правила требуют, чтобы на собаку надевали намордник и сдавали ее в багажный вагон, тогда как в Бельгии собака может получить статус пассажира при условии, что у нее есть билет. Он рассказывает про дело, когда охотник, взявший своего ретривера с собой на поезд, подал в суд, потому что пса согнали с сиденья в пользу человека. Суд — к восторгу Ораса и огорчению Мод — вынес решение в пользу истца, а решение это означало, что с этих пор в Бельгии, если пять человек и пять их собак займут десятиместное купе и все десятеро могут предъявить билеты, купе по закону будет считаться полным.

Джордж удивляет Ораса и Мод. В классной комнате в нем чувствуется не только новая авторитетность, но и какая-то веселость, будто он вот-вот расскажет анекдот, чего, насколько им известно, он еще никогда не делал. Джордж, в свою очередь, обнаруживает, что его присяжные очень ему полезны. Орас быстро приходит к категорическому выводу, чаще в пользу железнодорожной компании, — и сдвинуть его с этой позиции невозможно. Мод принимает решение не сразу, задает уместные вопросы и сочувствует всем неудобствам, какие могут выпасть на долю пассажира. Хотя его младшие брат и сестра вряд ли могут считаться срезом железнодорожных пассажиров, они, думает Джордж, типичны в полной неосведомленности о своих правах.

Артур

Он осовременил детективизм. Он избавил его от туго мыслящих представителей старой школы, этих заурядных смертных, снискивавших рукоплескания, истолковывая бьющие в нос улики, которыми устилался их путь. На их место он поместил хладнокровного, проницательного субъекта, способного увидеть ключ к убийству в клубке шерсти и неумолимый приговор — в блюдечке с молоком.

Холмс обеспечил Артура внезапной славой и тем, чего капитанство английской крикетной командой никогда бы не принесло, — деньгами. Он купил приличных размеров дом в Саут-Норвуде — высоко обнесенный стеной сад, при нем обеспечил место и для теннисного корта. В прихожей он поставил бюст своего деда, а свои арктические трофеи расположил на верху книжного шкафа. Он отвел кабинет для Вуда, который словно бы утвердил себя в качестве перманентного секретаря. Лотти вернулась из Португалии, оставив место гувернантки. А Конни, при всей своей декоративности, оказалась бесценной помощницей с пишущей машинкой. Машинку он купил еще в Саутси, но так никогда и не научился успешно управляться с ней. Более удачно он справлялся с двойным велосипедом, на котором крутил педали вместе с Туи. Когда она опять забеременела, он обменял тандем на трицикл, движимый исключительно одной мужской силой. В погожие дни он катал ее в тридцатимильных прогулках по суррейским холмам.

Он освоился с успехом, с тем, что его узнают и разглядывают, а также с приятностями и накладками газетных интервью.

— Тут говорится, что ты «счастливый, благодушный, непритязательной внешности». — Туи улыбалась журналу. — «Высокий, широкоплечий и с рукой, сердечно пожимающей вашу с такой искренней приветливостью, что даже больно».

— Кто это?

— «Стрэнд мэгезин».

— А! Мистер Хау, насколько помню. Не страдает природной спортивной порядочностью. Лапа пуделя. А что он пишет о тебе, дорогая?

— Он говорит… нет, я не могу это прочесть.

— Я требую. Ты знаешь, как я люблю, когда ты розовеешь.