Артур и Джордж - [160]

От всего этого у него перехватило дыхание в приливе паники; он сел на скамью, чтобы успокоиться. Он смотрел на проходящих мимо, но видел только идущих мимо мертвецов — заключенных, освобожденных условно, но в любую секунду подлежащих возвращению. Он открыл «Воспоминания и приключения» и начал листать страницы в попытке отвлечься. И мгновенно перед его глазами возникли два слова. Набранные обычным шрифтом, но ему буквы почудились заглавными. «Альберт-Холл». Более суеверный или доверчивый ум мог бы счесть эту секунду значимой, но Джордж отказался признать что-либо, кроме совпадения. Но все равно начал читать и отвлекся. Он читал, как почти тридцать лет назад сэр Артур был приглашен судить состязание за звание силача в Альберт-Холле; и как после ужина с шампанским он вышел в безлюдную ночь и оказался в нескольких шагах позади победителя, простецкого парня, который намеревался бродить по улицам Лондона до первого утреннего поезда в его родной Ланкашир. Джордж внезапно ощущает себя в нежданной яркой стране снов. Туман, дыхание людей белеет в холодном воздухе, и силач с золотой статуэткой подмышкой, не имеющий денег на ночлег. Он видит парня сзади, как его видел сэр Артур, он видит нахлобученную под углом шляпу, материю пиджака, натянутую на могучих плечах, статуэтку, небрежно зажатую под мышкой. Заблудился в тумане, но крупный добрый спаситель с шотландским голосом нагоняет сзади и, как всегда, не боится действовать. Что произойдет с ними со всеми — с несправедливо осужденным юристом, рухнувшим на дорожку стадиона бегуном-марафонцем, заблудившимся силачом — теперь, когда сэр Артур их покинул?

Оставался еще час, но люди уже потянулись к Альберт-Холлу, и он последовал за ними, чтобы избежать толчеи. Его билет был в ложу второго яруса. Ему указали на лестницу в глубине, и он поднялся в изгибающийся коридор. Открылась дверь, и он очутился в узкой воронке ложи. Там было пять сидений, пока еще пустых. Одно сзади, два рядом и еще пара впереди у латунного поручня. Джордж секунду поколебался, затем перевел дух и шагнул вперед.

Люстры слепят его со всех сторон этого раззолоченного и красно-плюшевого Колизея. Это не столько здание, сколько овальный каньон: Джордж глядит далеко вниз, далеко вверх, далеко напротив. Сколько людей вмещается здесь — восемь тысяч, десять тысяч? Голова у него кружится, и он занимает сиденье спереди. Он рад, что Мод посоветовала ему взять бинокль: он рассматривает партер и скат бенуара, три яруса лож, огромный орган за сценой, затем самые высокие пределы круга, ряд арок, поддерживаемых колоннами из коричневого мрамора, а еще выше — основание парящего купола, но его скрывает от взглядов подвешенное полотнище, будто облачная гряда над их головами. Он рассматривает людей, входящих внизу, — многие в смокингах, однако большинство исполнили желание сэра Артура, чтобы по нему не надевали траура. Джордж снова переводит бинокль на сцену, обрамленную, как он полагает, гортензиями и большими папоротниками. Для семьи поставлены в ряд кресла с квадратными спинками. На том, что в середине, — картонный овал. Джордж фокусирует бинокль на этом кресле. И читает надпись: СЭР АРТУР КОНАН ДОЙЛЬ.

Зал наполняется, и Джордж убирает бинокль в футляр. В ложу слева от него входят соседи. От них его отделяет только обитый плюшем барьер. Они дружески здороваются с ним, словно собрание это важное, но не официальное. Он спрашивает себя, не единственный ли он здесь не спиритуалист. Семья из четырех человек входит в его ложу: он намерен пересесть на одинокое сиденье сзади, но они и слышать об этом не хотят. Ему они кажутся обычными лондонцами: супружеская пара с двумя взрослеющими детьми. Жена непринужденно занимает сиденье рядом с ним: женщина под сорок, прикидывает он. Темно-синее платье, широкое ясное лицо и пышные каштановые волосы.

— Мы тут уже на полпути к Небесам, на такой высоте, правда? — говорит она приветливо. Он вежливо кивает. — А вы откуда?

Против обыкновения Джордж решает ответить точно.

— Грейт-Уайрли, — говорит он. — Это вблизи Кэннока в Стаффордшире.

Он почти ждет, что она скажет, как когда-то Гринуэй со Стентсоном: «Да нет, откуда ты действительно взялся?» Но она просто ждет, возможно, полагая, что он назовет, к какой спиритуалистической ассоциации он принадлежит. Джордж испытывает искушение сказать: «Сэр Артур был моим другом. — И добавить: — Да, я был гостем на его свадьбе». А затем, если она ему не поверит, доказать это с помощью своего экземпляра «Воспоминаний и приключений». Но он думает, что может показаться развязным. Кроме того, она ведь может удивиться, почему он, если был другом сэра Артура, сидит так далеко от сцены среди обыкновенных людей, которым не выпало такого счастья.

Зал полон, люстры меркнут, и на сцену выходят те, кому там предназначены места. Джордж не знает, не следует ли им всем встать и, может быть, даже зааплодировать; он так привык к ритуалам Церкви, к твердому распорядку, когда стоять, опускаться на колени, оставаться сидеть, что испытывает растерянность. Будь это театр и заиграй оркестр государственный гимн, это положило бы конец проблеме. Он чувствует, что всем следовало бы стоять, воздавая честь сэру Артуру и из уважения к его вдове; но никакого знака не подается, и все остаются сидеть. Костюм на леди Конан Дойль серый, а не траурно-черный; два ее высоких сына, Денис и Адриан, в смокингах и держат в руках цилиндры; за ними следуют их сестра Джин и их единокровная сестра Мэри, единственное уцелевшее дитя сэра Артура от первого брака. Леди Конан Дойль занимает свое место слева от пустого кресла. Один сын садится рядом с ней, другой — по ту сторону картонного овала; оба молодых человека с некоторой неловкостью опускают свои цилиндры на пол. Джордж нечетко различает их лица и хочет достать бинокль, но сомневается, будет ли это прилично? Вместо этого он смотрит вниз на свои часы. Ровно семь часов. Такая пунктуальность производит на него впечатление; почему-то он ожидал, что спиритуалисты времени особо не соблюдают.