Артистическая фотография. Санкт Петербург. 1912 - [3]

Весь первый месяц блокады семья Фирочки дисциплинированно спускалась в убежище при первых звуках тревоги. Однако вскоре они прекратили это делать, потому что при условии прямого попадания не было никакой возможности спастись. К тому же разбудить малыша было очень трудно, да и его бабушке нелегко было быстро собраться, бежать, спускаться в тесное затхлое убежище, подниматься обратно, возвращаться в ледяную комнату и ждать новой тревоги. А когда начались регулярные обстрелы города, Фирочка и Рита, каждая в своем доме, начали дежурить на крышах по ночам и гасить невзорвавшиеся бомбы. Это было опасное задание, и домовые комитеты назначали выполнять его только взрослых и ответственных женщин по очереди. Дочь тети Риты, Лиля, начала работать на заводе и получать рабочую карточку, по которой ей полагалось чуть больше продуктов. Тетя Катюша поступила на работу в ближайший детский садик. Бабушка Ольга занималась маленьким внуком.

Однажды Фирочка вспомнила свое ночное дежурство на крыше 8 октября, когда исполнился месяц с начала блокады.

Волей-неволей, она считала количество тревог: в ту ночь их было восемь. Прожекторы освещали и пронзали небо. Бомбы, упавшие на крышу, шипели и грозились взорваться. Дым разъедал ее глаза, проникал в глотку, в легкие. Лопатой (единственная техника, которая у нее была) она бросала песок на бомбы и снова оставалась в темноте. Иногда ей приходилось приближаться к бомбам, чтобы загасить их, но она не думала об опасности, она думала только о точности движений и не боялась. И лишь в редкие моменты затишья, ее вдруг охватывал ужас: «Где я? Что я делаю? А вдруг я не смогу загасить бомбу? Жизнь всего дома зависит от меня. И прежде всего жизнь моих родных, которые спят сейчас в холодной комнате».

В те времена в коммунальных квартирах телефонов не было, разве что у самых высоких должностных лиц, поэтому Рита и Фирочка не знали, как закончилась очередная тревога, и всегда беспокоились друг о друге. Чтобы убедиться в том, что все благополучно, сестры старались навещать друг друга как можно чаще. Однажды Фирочка с ребенком ехала к Рите. Трамвай медленно тащился и перед горбатым мостиком вдруг встал. Водитель объявил пассажирам, что трамвай дальше по своему маршруту не пойдет, а свернет в другом направлении. Хочешь-не хочешь, но пришлось Фирочке выйти. Она была очень разочарована, ведь трамваи ходили очень редко – раз в час, а то и в два. Да и сама поездка требовала массу времени. Она планировала вернуться домой засветло, но сейчас было ясно, что осуществить свой план ей не удастся.

Она осталась на остановке с ребенком на руках и посмотрела на удаляющийся трамвай. Он поднялся на горбатый мостик и вдруг раздался оглушительный взрыв. Несколько снарядов почти одновременно напрямую попали в трамвай. Трамвай остановился, сошел с рельсов и упал набок. Фирочка оцепенела, ведь всего несколько минут назад они с Илюшей сидели в этом, теперь разрушенном трамвае! Если бы не изменение маршрута, они разделили бы судьбу пассажиров трамвая. Она обняла испуганного ребенка и впервые с детских лет слова еврейской молитвы «Шма» («Слушай Израиль») спонтанно вырвались из уст Фирочки, женщины неверующей, да и не подозревающей, что она помнит эту молитву. Они пришли к ней от глубокой внутренней потребности, в момент опасности для жизни ее и ее ребенка. И никакие социалистические лозунги, вбиваемые в ее голову на протяжении долгих лет советской власти, не смогли их стереть.

В середине декабря трамваи перестали ходить, потому что все трамвайные рельсы в городе были разрушены. Но Фирочка не отказалась от идеи навещать сестру. Она решила ходить к ней пешком, естественно уже без Илюши. Это был настоящий поход, который продолжался несколько часов, ведь Фирочка была уже очень слаба. «Но Риточка была слабее меня», – рассказывала она дочери, – а близнецы распухли и кричали от голода. Поэтому я и решила сама ходить к ним».

Даже в условиях блокады сестры изо всех сил старались придавать жизни видимость обыденности, нормальности. Некоторые театры в городе продолжали работать. В середине октября Фирочка и Катюша ходили на спектакль Д.Б. Пристли «Опасный поворот». «Большинство зрителей, ну, конечно, и мы с Катюшей принесли противогазы – на всякий случай. А актеры были просто героями, ведь они играли с риском для жизни, но играли великолепно. Нам было очень важно чувствовать себя людьми посреди всего этого кошмара. И ты знаешь, доченька, зал был полон. Вероятно, многие чувствовали, как и мы».

Но со временем единственным источником внешних впечатлений стало радио. Радио работало целые сутки, тикало ночью, объявляло о тревогах. По радио они слушали стихи поэтессы Ольги Берггольц, незабываемый голос диктора Юрия Левитана, музыку, а главное – новости, новости с фронта. 7 ноября воюющая страна праздновала годовщину Великой Октябрьской Социалистической Революции. Впервые с 1917 года на Дворцовой площади не был организован военный парад, но по радио произносились оптимистические речи, раздавалась радостная музыка. В тот же день другая новость потрясла сестер – Кнут Гамсун, их любимый норвежский писатель, согласился с нацистской идеологией. А они-то восхищались тем, как верно он описывал их состояние в своем романе «Голод». Но они и не подозревали, какой голод им еще предстоит.