Артем Гармаш - [177]

Вдруг Христя подняла голову, глаза горели, но были сухие, а губы крепко сжаты. Она закрыла глаза и горестно покачала головой.

— Боже мой! Если б я знала такое! Ну кто ж это сделал? Неужто и здесь ее рука?

— Погоди, Христя. Я ничего не понимаю. Что случилось? Такими подругами были!

Христю даже передернуло от этих слов. Хотела что-то сказать, но Артем не дал ей. Напомнил, как в Таврии тогда, на молотьбе, душа в душу жили с ней. Напомнил тот случай, когда Варвара ухитрилась выбраться из табора, разыскала их в степи и предупредила, что полиция ищет его, засаду устроили на него в таборе.

— Ведь не миновать бы тогда и мне тюрьмы, так же, как и Петру, — закончил Артем.

— А что с Петром? — поинтересовалась Христя. — Я до сей поры не знаю.

Артем сказал, что выпустили Петра еще тогда, зимой. Нашли настоящих убийц того объездчика.

— Но я про Варьку хочу. Так что же случилось?

— Противно вспомнить! Никому не рассказывала, не хочу и тебе. Но какая ж подлая душа! А тут еще и ты помог!

— Что ты говоришь, Христя! — изумился Артем. — Каким образом?!

— Прислал ей троячку, чтобы передала, мне.

— Было такое дело! Ведь ты же дала мне тогда на дорогу из своего заработка. В первую получку на элеваторе и послал Варваре для тебя. Для окончательного расчета, так сказать. Потому как было это уже после письма Варвары про тебя.

— Вот она и расплатилась со мной! Ох, и хитрая! Не стала ждать, пока я расскажу о том страшном про нее. Поспешила меня оговорить. Чтобы потом, хоть бы я и рассказала, а люди и не поверили бы: из мести, мол, клевету на нее возводит.

— Да о чем речь? — встревожился Артем, так как по голосу Христи, звучавшему обидой и гневом, он уже понял, что разговор идет о какой-то большой неприятности.

Христя долго не хотела говорить об этом, но наконец решилась:

— Ну, так слушай, чтобы знал, какое горе ты причинил мне! И за что?! Она же меня просто потаскухой объявила. С твоей помощью! С кем только, дескать, не водилась я там, в Таврии, и не без корысти. Капитала, правда, я не нажила, ну, а подлаталась-таки: один монисто коралловое купил, другой — на платье, а кто — и за деньги. Не случайно до сих пор троячки по почте шлют. Это уж, видно, те, которые в кредит тогда. Вера это мне, с хутора, рассказала (да ты знаешь и ее, и мужа: тоже на заработках тогда были, только на другом току работали), когда я приехала в воскресенье из города. Я ведь чуть ли не каждую неделю наведывалась сюда, все письма ждала. Рассказала и о том, как ее Левко, встретив Варьку на улице, предупредил, что «губы нашлепает ей выше носа», если не перестанет всякую чушь пороть. Так что было! Такой крик подняла, что люди сбежались. А она во все горло: «Ты лучше ее предупреди, бессовестную, что я ей не сводня! Вот эту последнюю троячку ей передала. Теперь кто бы ни прислал, на куски рвать буду, при свидетелях!»

— Ах, подлая! — не удержался Артем.

— Вот тогда и запеклось мое сердце лютой ненавистью к тебе. За то, что ко всему еще и на позор обрек меня! А с Поповки как уехала тогда, полгода не наведывалась домой. Да и нельзя было, заметно уж стало… Уже только после Ветровой Балки… — И умолкла.

— Мне рассказала мать.

— Разве об этом может кто-то рассказать! Коли я и сама даже… Словно сон страшный! И как я после сюда, в Поповку, доплелась! А куда ж было еще! Уж хотя бы в родной хате разродиться, при родной матери…

Наступило долгое и тяжелое молчанье. Наконец очнулся Артем от раздумья. Ругнул Варвару, на этот раз покрепче, сказал, что обязательно сходит к ней. И уже не как Левко, а без предупреждения всыплет ей. Но Христя сказала, что этого делать не следует. Осела грязь. Брехня есть брехня. Поболтали языками в Поповке, да и замолкли. Самим теперь совестно за себя. Еще с каким уважением относятся к ней теперь! А Варвару за порядочную не считают: врунья, клеветница. Но Артем все еще не мог понять. Такие закадычные подруги были. И на́ тебе! Что приключилось? Не может быть, чтобы без всякой причины.

Христя не решалась говорить. Потом подумала, что, не зная того случая с Варварой, никак нельзя понять ее поведение. Поэтому неизбежно полезут Артему в голову подозрения всякие и догадки о причине вражды. К тому же и неверные. И Христя рассказала ему все.

Случилось это, когда возвращались они из Таврии домой. Ехали поездом — товарняком, четвертым классом. Кроме них, хорольцев, были в вагоне и миргородцы, решетиловцы. И вот как раз когда подъезжали к станции Решетиловка, и случилось это. Уронила одна из женщин в суматохе деньги — весь свой заработок. А Варька увидела, возьми да и наступи ногой, словно бы невзначай. А тут уже и поезд замедлил ход. Так бы и ушла та, горемычная, не принесла бы родителям заработок за целое лето, если бы все это не произошло на глазах у Христи. Сначала она подумала, что Варвара и впрямь невзначай сделала это, и сказала ей тихонько: «Варя, ты на что-то наступила ногой». Но Варвара сделала вид, что не расслышала, хотя и покраснела, стала пунцовой. Только тогда Христя поняла все. От неожиданности словно окаменела. А тут и поезд остановился. Тогда она наклонилась и выхватила из-под ноги у Варьки узелок — завернутые в носовой платок, как видно, бумажные деньги. И успела еще той разине отдать. С перепугу (запоздалого, правда) бедняга даже обомлела, хоть и держала уже узелок свой в руке.