Артем Гармаш - [139]

— Вероятно, влево загибаешь?

— Никакого «влево». Посмотри, что делается в других волостях. А у нас еще слава богу. Никакой анархии. Воровство, правда, есть. Но чтобы в массовом масштабе — этого сказать нельзя. Все силы прилагаем, чтобы дотянуть до Учредительного собрания. А уж там — за что народ проголосует. И имение пока что цело. Не без того, правда… Но правильно Пожитько говорит: где пьют, там и льют. — И Рябокляч рассказал про недавний «бунт» солдаток.

Известие о приезде помещика Погорелова в свое имение было неожиданностью для Диденко. В Славгороде, за обедом у Галагана, даже разговора об этом не было. Поинтересовался, как ветробалчане отнеслись к его приезду.

— Как к временному явлению. Большого интереса к нему не проявляют. Да и он, как видно, не имеет намерения мозолить глаза людям. Сидит дома. Но долго ли высидит, ручаться трудно.

— Во всяком случае, никакого насилия ревком не должен допустить. Поедет — счастливой дороги, а если бы захотел вести хозяйство на трудовой норме, на что он имеет право, как и каждый землевладелец, препятствовать нельзя. Наоборот! Если даже большевики у себя в России… Правда, большевики — в теории. Ну, а у нас теория не должна расходиться с практикой.

Рябокляч упомянул об Артеме Гармаше: сегодня, мол, приехал.

— Что там он натворил у вас, в Славгороде?

— Не имею понятия, — прикинулся Павло незнающим. — А откуда ты слыхал?

Рябокляч рассказал, что ездила одна баба к мужу, а он в гайдамацком курене, и вот привезла новость: будто бы атаман даже премию объявил тому, кто поймает Артема.

— Ерунда! — ответил Павло. — Бабские выдумки!

Возможно, Артем Гармаш и участвовал в ночном нападении на казармы, но раздувать его роль не следует. Не в наших интересах. Во-первых, это абсолютно не типично. Нашей национальной идее противостоит русский великодержавный шовинизм в лице русских рабочих, проживающих на Украине, и русских солдат, которые в связи с войной оказались здесь, у нас, но отнюдь не украинцы. И во-вторых, для чего создавать вокруг него чуть ли не ореол героя? А его влиянию среди крестьян нужно противопоставить влияние нашей организации.

И разговор перешел на партийные дела, о которых Рябоклячу, по сути, нечего было и рассказать. Договорились об общем собрании на утро завтрашнего дня (после обеда Павло должен ехать, чтобы успеть на вечерний поезд), тут же Диденко высказал надежду на оживление работы в организации в связи с приездом в село довольно авторитетного представителя из уезда — Ивги Мокроус. Рябокляч сказал свое обычное «дай боже», и на том разговор закончился.

Из волости Диденко пошел к Гмыре, желая устроить на квартиру на несколько дней Ивгу Семеновну. И застал Архипа Терентьевича в очень плохом настроении после недавнего происшествия у ворот.

— Жаль, жаль, что опоздал, а то и ты порадовался бы, — в ответ на расспросы напустился на него Гмыря, — как несчастная голытьба над хозяевами издеваться уже начала!

— Да я-то здесь при чем, Архип Терентьевич? Имейте бога в душе!

— При чем! «Борітеся — поборете». Думаешь, в твою газетку иногда не заглядываю? Из того разбойника Тараса Шевченко святого сделали. В хатах портреты его рядом с образами висят. Никакое собрание не пройдет без того, чтобы не пропели «Заповіт». Вот по его «заповіту» и начали уже действовать. Скоро, гляди, и до «вражої злої крові» дойдет. «Волю окропіте»! Окропили уже!..

— Самогонкой! — подсказала Гмыриха, сидевшая на лежанке, где она пряла шерсть.

— Именно! Разве Лука не был выпивши? А пьяному море по колено.

— Сами виноваты, батя, — отозвался Олекса, стоявший у порога. Он еще не разделся, войдя со двора. Отец оторопел от такой дерзости. — В кои веки с хлопцами выпью, так и то ругани потом…

— Сопляк! Да я в твои годы и не нюхал ее!

— Не то время было.

— Видишь! — возмущенный, обратился Гмыря к Диденко. — Чем голову этим дурням забил! Напялили отцовские чумарки, понашивали на шапках красные торбы. Чем не казаки! А как до дела дошло… Да чтобы я… чтобы у меня ружье выхватили из рук!..

— Отберу! Еще и морду набью! — задетый за живое, разгорячился Олекса. — Вот после обеда с хлопцами и пойду.

— Сейчас иди, а не после обеда. — И не то серьезно, не то шутя отец добавил: — До обеда злее будешь. Может, и в самом деле в морду заедешь.

— Скажешь! — возмутилась Гмыриха и наказала Лукии, жене старшего сына Саливона, который еще где-то воевал, накрывать на стол.

Диденко, чтобы не оставаться на обед, заторопился покончить со своим делом, по которому пришел. Но Гмыриха, не дослушав его, сказала: оно бы и можно, мол, но свою дочь на святки ждут (Марьяна учительствовала верст за двадцать от дома), и этим, собственно, и предрешила ответ. Потому что, когда Павло сказал, что это всего на несколько дней, выставлять другую причину было уже неудобно. Разве что в форме предупреждения.

Гмыриха начала было еще что-то про неисправную печь, но Архип Терентьевич остановил ее: два-три дня, мол, и с дымком пожить можно. А куда же деваться образованной женщине?

— Да, может, в благодарность за это и Трофимку нашего не так часто за уши будет драть. Когда и пропустит. Другого кого выдерет! Ну, а в городе что слышно?