Артём - [51]

Долгая совместная дорога - строгая проверка человеческих качеств, проверка усталостью, раздражительностью, вызванной бытовыми неудобствами, порою мелочными, однако больно ранящими людское самолюбие. У нас была замечательная дорога, замечательно дружное общежитие. Мы смотрели друг на друга добрыми глазами. Драматурги Ада и Петя Туры, мой друг поэт Евгений Долматовский, кинорежиссер Станислав Ростоцкий - все мы жили одной семьей, душою которой была чета Боровиков, Галя и Генрих. Это были по-настоящему интеллигентные, доброжелательные люди, что не так часто встречается в нашей писательской среде. Галя - женщина умиротворяюще спокойной доброты. Генрих, выросший в театральной среде - отец его был главным режиссером одного из театров оперетты, - прекрасный, остроумный рассказчик...

И когда многие годы спустя я познакомился с Артемом и сразу подружился с ним в Пицунде, в благословенном Доме творчества писателей, который, увы, исчез как прекрасный мираж из нашей нынешней жизни, мне казалось, что я подружился с Артемом ещё в той давней дороге Москва Неаполь. Он мне всем напоминал своих родителей. Та же веселость, обаяние, та же отзывчивость на дружбу. На второй день нашего знакомства он повез меня к своему абхазскому приятелю, где мы в прохладном подвале радостно вдохнули терпкий старинный запах винных бочек, и, конечно, не только вдохнули. А вкусили.

Прекрасный был парень Артем Боровик, нежно любивший свою мать и отца, преданно любивший свою жену и детей. Жизнь его только начиналась, но то, как он в неё входил, убеждает меня в том, что мы потеряли завтрашнего большого русского писателя, очень созвучного времени, потеряли талантливого организатора литературы. Такие молодые люди, может быть, как никогда, сегодня нам очень нужны.

Говорят, время лечит любые раны. С горечью не могу не сказать, что ныне, может быть, в силу многих потерь, последовавших друг за другом: Булат Окуджава, Владимир Солоухин, великий глазник Святослав Федоров, актеры Юрий Никулин, Олег Ефремов... Этот скорбный мортиролог можно продолжать и продолжать. Мы в минуту искреннего горя умеем говорить взволнованные, высокие слова, но не умеем вспоминать умерших. Ко всему люди привыкают, даже к потерям друзей, когда их так много, этих потерь.

Только горе матери, потерявшей сына, приходит особенно остро не в оглушительно шумные, многолюдные минуты траурных митингов, оно приходит потом, в безлюдье одиночества.

СВЕТЛОЙ ПАМЯТИ АРТЕМА БОРОВИКА

Собравши в кулак все душевные силы,

Скорбим мы о нем в этот час роковой,

Но все наши речи у свежей могилы Не стоят слезы материнской одной.

Евгений ЕВТУШЕНКО

ДЕЙСТВИТЕЛЬНО "НОВЫЙ РУССКИЙ"

(Попытка портрета)

Артем Боровик погиб при загадочных обстоятельствах, но и сам он остается для меня во многом неразгаданным человеком. Помню его мальчишкой, пытливо вслушивающимся в наш разговор с его отцом в их нью-йоркской квартире, помню его в Москве юношей-газетчиком, с влюбленным почтением наливающего молдавскую "Кодрянку" обожаемому им Габриэлю Гарсиа Маркесу, помню его на моей переделкинской даче - газетного магната, смертельно усталого и даже поначалу растерявшегося от собственного богатства и влияния. Не помню только его слов - он всегда больше слушал, чем говорил. Помню его на роскошном приеме по случаю юбилея "Совсека" в бывшей партийной гостинице на Ордынке, - политика, осторожно сортирующего свои улыбки и рукопожатия по мере надобности и привычно лавирующего с бокалом в руках среди отечественных банковских миллионеров, телевизионных дельцов, правительственных чиновников, иностранных послов и корреспондентов, эстрадных идолов, а также среди особого тусовочного ассорти из разведчиков, стукачей и телохранителей.

Эта юбилейная тусовка никак не сочеталась с прежними никарагуанскими левацкими репортажами Артема и с ним самим в том недавнем времени, когда борьба с западным капитализмом ещё была главной задачей тех, кто затем поступил на службу капитализму отечественному в качестве начальников безопасности самых его главных акул. Но этот парадокс был только кажущимся, ибо на самом деле эти люди служили не идеям, а власти, и если бы она была с самого начала капиталистической, они бы так же яро изначально боролись бы и с проповедниками социализма.

В отличие от них, Артем, как фигура, был гораздо сложнее приспособленчества, и более того - приспособленцы были ему отвратительны, хотя от них было некуда деться. Удивительно, что в этой среде он сохранил в глубинах души романтизм и веру в то, что печатным словом можно изменить страну, историю. Для того, чтобы понять психологическую генетику Артема, надо вернуться к истокам его превращения в действительно "нового русского" совершенно не мавродиевского или брынцаловского склада.

Газетным крестным отцом Артема Боровика стал Юлиан Семенов - природно необычайно одаренный человек, искренне романтизировавший людей интриги и силы, в которых на самом деле очень редко уцелевал этот романтизм, съедаемый, с одной стороны, страхом оказаться жертвами чужой игры, а с другой стороны - страхом быть из этой игры выброшенным в тусклое пенсионное существование.