Артековский закал - [46]

— Давай веселее!

И я сыпал переборами белорусскую «Лявониху» или «Бульбу», помогая таким своеобразным способом грузчикам в их работе.

И вот снова пароход «Тукаев» шлёпает колёсами по чистой Каме, по её притоку — реке Белой навстречу течению. Здесь было чем восхищаться: вокруг простирались чудесные пейзажи Татарии, её сестры — Башкирии, по земле которой когда-то носилась конница Пугачёва и горячего Салавата Юлаева, а позже бойцы легендарного Чапаева и полки отважного Фрунзе.

Воды реки Белой вполне соответствовали названию — были действительно поразительно прозрачными и светлыми.

На живописном правобережье Белой расположилась башкирская столица — город Уфа. Здесь мы «заменили лошадку» — с речного пересели на железнодорожный транспорт. В два товарных вагона артековцы переместили своё имущество, поблагодарили «Тукаева» за его хорошую службу. Мне ребята советовали воздержаться пока и не работать, но оставаться посторонним наблюдателем я не мог. Надел специальные лямки-сумку и начал осторожно переносить ящики к вагонам, стоявшим на путях пристани. Мы заметили, как возле вагонов, внутри которых хозяйничал завхоз Карпенко с ребятами, собрались девушки из латышской и литовской групп. Вид у некоторых из них был растерянный, на глазах блестели слёзы.

— Мы пришли проститься с вами, ребята! — за всех сказала Аустра.

Возле неё стояли подруги: Рената, Дзидра, Эльза, Велта, Геня, Гайда, Марита и другие девушки.

— Почему проститься? — удивились мы.

— Потому что мы дальше не едем, останемся пока в Уфе… — голос её дрогнул.

— Кто вам сказал такую чепуху?

— Здесь в городе есть представительство нашего республиканского правительства.

— А если не захотеть?

— Вы думаете, что нам хочется?

К вагонам шёл Гурий Григорьевич в сопровождении ребят — латышей и литовцев. Они горячо жестикулировали, доказывая что-то.

— Я не могу нарушить распоряжение вашего наркомата, понимаете? — раздавался бас начальника.

Девушки смотрели на него с надеждой.

Он подошёл ближе, развёл руками:

— Ничего не вышло… Остаётесь в Уфе…

Ребята опустили головы, им не хотелось разлучаться с дружной артековской семьёй. Прошедший трудный год сплотил и породнил их, они полюбили своих вожатых, заменивших им родителей, привыкли к русским ребятам. И вдруг, так неожиданно для всех наши маршруты расходились.

Мы тепло простились со своими прибалтийскими друзьями-артековцами, обменялись с ними домашними адресами, фотографиями, обещали писать письма и договорились встретиться после войны в Москве. Даже место определили — возле памятника Минину и Пожарскому. Над датой долго ломали голову и, наконец, решили: провести встречу в июле 1947 года. К сожалению, эта встреча не состоялась.

С основной группой Артека остался один Беня Некрашиус — представитель литовской группы.

На станции Дёма — товарной станции Уфы — несколько дней формировался эшелон, а всем хотелось побыстрее ехать на восток. Наконец, лязгнули буфера, и поезд медленно двинулся на восток. На второй день состав змейкой извивался в Уральских горах. Пологие склоны были одеты в разноцветную одёжку смешанных лесов, разукрашенных августовским солнцем. На перевале поезд замедлил свой бег и дал протяжный гудок. Слева на косогоре чётко выделялся на фоне зелени белый обелиск с надписью: «Европа — Азия».

— Ура! Азия!

— Здравствуй, Азия!

— Прощай, Европа!

— Ура-а-а-а!

Вечерний Челябинск сиял огнями, никакой маскировки с заклеенными окнами здесь не было, чувствовался глубокий тыл.

В Омске эшелон был поставлен на запасную колею, пропуская на запад воинские эшелоны.

С группой ребят я пошёл на станцию получить хлеб для лагеря. Вместо мешков у нас были пустые матрацы. Долго перелезали через стоящие на путях составы пока вышли на перрон. Получили хлеб, набрали кипятка и пошли назад. Снова перелезали через площадки вагонов, цепляясь обвисшими на плечах матрацами с наиценнейшим продуктом — хлебом. Ребята с термосами проходили согнувшись под вагонами, я тоже пошёл за ними, согнувшись в три погибели и цепляясь за всякие крючки, одолевая одну колею за другой. Спина болела ещё от предыдущей работы, а здесь снова приходилось нагибаться. Я, было пожалел, что согласился идти за хлебом.

А эшелоны, казалось, нарочно выстраивались на каждой ветке — один возле другого. Хотел быстро прошмыгнуть под следующим, как надо мной загрохотали буфера, вагоны дёрнулись и покатились всё быстрее. Я быстро наклонился, потом лёг на шпалы, а сверху лежал матрац с тёплым пахнущим хлебом. Вдруг что-то дёрнуло сверху, потащило вперёд, потом ещё рывок, и я остался один без матраца, — его зацепило каким-то крючком и потащило по шпалам. От беспомощности хотелось даже плакать, видя, как уплывает полосатый мешок. Прогромыхал последний вагон и всё утихло. Я поднялся и пошёл вслед за составом. Возле стрелки подобрал одну буханку, дальше — вторую, а ещё дальше лежал и матрац, разорванный в одном месте. Несколько буханок изрядно измялись, но каким-то чудом весь хлеб уцелел. Повезло!

Возле нашего вагона начали беспокоиться, не досчитав одного матраца. Но вот совсем с другой стороны показался я со своей ношей, немного испачканный, но счастливый.