Артамошка Лузин. Албазинская крепость - [125]
Ярофею Сабурову лазутчики-эвенки принесли весть о царской грамоте, а прослышали они о смертной грамоте от ясашных нерчинских эвенков рода Гантимура. Гантимуровы родичи беспрепятственно проживали подле Нерчинска.
Сполошился Албазин: какова царская милость!..
Решили албазинцы жить по-своему: поставить вольный на Амуре-реке городок и дела решать по сговору, всем казачьим кругом, от Нерчинска отгородиться и с московским царем жить в ссоре. На круг пускать только вольных казаков.
Так и потекла у албазинцев своя водная жизнь: и без воевод и без царя. Ясак сбирали они с амурских народцев исправно, клали его в клети, старательно хранили.
Когда пробили дожди клети и соболиной казне грозили потери, Ярофей Сабуров решил ее в других клетях хоронить.
По чьему-то наущению был пущен слух по Албазину, что, мол, Ярофей, казаков не спросивши, задумал казну в Нерчинск сдать, вновь класть повинную: «Мало ему того, что отправил он десять возков отборного соболя да умерли Пашка Минин со многими казаками. Хочет Ярофей свою волю укрепить, чтобы нашу казацкую волю стоптать, смять да чтоб воевода содрал с нас же кожу до костей».
Казаки прибежали к избе Сабурова, кричали:
— Не замай, Ярофей, ту казну! В Нерчинск везти не дадим! В драку ударимся, то помни!..
А жонки голосили:
— Надобно, казаки, караулы строгие нести!
Разошлись казаки затемно, смирно, поверив Сабурову на добром слове. Но караулы добавили, караульным казакам наказы дали строгие.
Хранили албазинцы и казачий завет. Сделали они головную запись в том, чтоб им друг за друга, голова за голову стоять по гроб, друг друга не выдавать даже под пытками. Сделав головную запись, целовали крест — клялись и детьми, и жонками, и добром, и животом. А коль кто не устоит: в измену впадет, или его робость обуяет, или, храни бог, на пытках слабодушен станет, то все едино — садить того на кол без жалости, жонок и детей его из крепости выгнать, а пожитки и иное добро поделить.
Бродил Ярофей по крепости желтый, худой, потухший. Часто, едва занималась заря, уходил он тихо из каморы, чтоб не разбудить Степаниду, не замечая того, что провожали его сокрушенные Степанидины глаза, полные слез. Садился Ярофей на берег Амура. Утренний ветер колыхал воды, пробегала волна мелкой рябью, тяжело стонали прибрежные леса. Потом вновь стоял Амур, гладкий, широкий, строгий, как море. Вот Ярофей отвернулся от реки и долго смотрит на крепость. Она возвышается темной скалой на пригорке. Смотрит на спящий городок, как будто бы все это видит в первый раз. Разъедает сердце горькая ржавчина, неотвязчивая, колючая: клянет себя Ярофей за то, что поверил царю, положился на воеводу и едва не сгубил все повоеванное, кровью добытое. Слышит осторожный шорох, знает: идет Степанида.
— Ярофеюшка, молю Христа ради, уйди с берега. Не ровен час, сразит неприятельская стрела… Сгинешь зазря…
— Не таков, зазря не сгибну! Потягаюсь с ворогами, поборюсь!.. Так-то, Степанида!..
И, поднявшись, круто повертывался и шел широким шагом хозяина по берегу Амура. Степанида едва успевала за ним.
Воевода нерчинский, собрав рать, отдал ее под начало своего сына Андрея. Сыну наказал крепость Албазин взять, воров схватить ночью и живьем доставить для казни в Нерчинск. Непременно поймать надо Ярошку Сабурова, черного грабежника, да его жонку воровскую — Степаниду рыжую. Твердил воевода сыну с полуночи:
— Смотри, Андрюшка, живьем лови ватажных главарей!.. Живьем! Упаси бог, чтоб лихие воры казни миновали!..
С тем сын воеводский и приготовился в далекий поход и казаков подобрал в свою рать захребетников лихих, один к одному, бродяга к бродяге, при пиках и бердышах, с самопалами и пушками. Собирался воеводский сын в поход словно на иноземного врага.
Весенняя распутица миновала. Очистились воды реки ото льда, воеводские ратные дощаники колыхала волна. Стояло в ряд десять кораблей: крутобокие, новые, высмоленные. Плыть кораблям надо вниз по реке Шилке. Ходил воевода и горд, и рад, и грозен. Да не всякая гроза страшна. Бывает и так: гром не из тучи… Так и случилось с грозным воеводой.
Прискакал скорый гонец. Запоздал он с царской грамотой не от своей воли: схватили его в степи степные татары. Едва гонец не пал головой, но грамотку царскую сохранил.
Отбили гонца от степных татар русские охочие люди, ехал гонец окольным путем, оттого и замешкался.
Воевода читал грамоту многажды, печать и лист смотрел на солнце, вновь читал и вновь старательно разглядывал печать. Доподлинно, это была царская грамота.
«…В день святого ангела великого государя всея Руси повелеваем сжечь грамотку нашу о казни вора и грабежника Ярошки Сабурова со товарищами. Воров тех милуем, и надобно их сыскать и отныне ворами не злословить, осыпать почетом и наградами. Ярофея же Сабурова именем нашим, великого государя Руси, ставим приказчиком Албазина, а рать его именуем русским воинством царским и шлем жалованье две тысячи серебром. И пусть Ярофей Сабуров с казаками те рубежи на Амуре-реке сторожит и на тех рубежах стоит посмерть…»
Воевода до ночи не выходил из приказной избы. Царская грамота сразила его пуще монгольской сабли. Почему царь милость возымел к разбойным грабежникам, того понять воевода не мог. Казалось ему, что наветы и ябеды возведены на него лихими албазинцами. Оттого свирепел пуще, путался в догадках: «Пошто царь ябедам воров поверил, ему же, воеводе царскому, учинил угрозу?» Развернул воевода грамоту царя, снова ее прочел, а по строчкам, в которых царь писал: вором-де Ярошку Сабурова не прозывать, провел много раз ногтем.
В повести «Артамошка Лузин» перед читателями предстает сибирский городок XVII века с маленькими покосившимися домишками, разбросанными, точно кочки по большому болоту, в окружении царских кабаков и обжорок. А рядом стеной стоит нетронутая дикая тайга.Как жили обитатели Иркутского острога, кто правил в нем, каков быт и нравы эвенкийского народа, что связывало Артамошку Лузина с эвенкийским мальчиком — об этом вы узнаете из повести.
Историческое повествование об освоении Сибири и Дальнего Востока.Построил когда-то на Амуре даурский князь Албазы кочевой городок, но разрушил его казак Черниговский, а на месте городка возвел крепость. Стали ту крепость называть Албазинской. Вот в нее-то и привел по Амуру свою дружину Ярофей Сабуров. Неспокойный у него характер, не может он долго оставаться на одном месте, тянет его на простор. Верилось ему: там, где-то за нехоженой тайгой есть неведомая, счастливая земля. Превыше всего для Сабурова казачья вольница, но в глубине души его живет гордость русского человека, готового даже жизнь отдать ради славы и чести Родины.
Повесть о талантливом эвенкийском мальчике Топке. С первых же страниц вы ощущаете шорохи таежного леса, слышите легкий треск веток — и сразу же веет чем-то непривычным, чуточку экзотичным.Рисунки художника Н. А. Андреева.
Старейший писатель-сибиряк Г. Кунгуров — автор популярных исторических повестей «Артамошка Лузин», «Албазинская крепость», романа «Наташа Брускова», сборника рассказов «Золотая степь», сказок.«Оранжевое солнце» — повесть о современной Монголии. Герои ее — прославленный пастух Цого, внуки его Гомбо и Эрдэнэ.Повесть говорит о вечной мудрости народа. Новое не отметает старое и бережно хранится.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.