Арсен Люпен против Херлока Шолмса - [47]

Херлок на секунду заколебался. Видимо, Люпен был полностью уверен в победе, раз вел себя так нагло. Не попали ли они в ловушку, явившись по первому зову?

— Пошли, Вильсон. Кучер, улица Мюрильо, 18! — вновь испытав прилив энергии, крикнул он.

И до боли сжав кулаки, так что даже выступили вены, напружившись, как боксер перед схваткой, он прыгнул в экипаж.

Вдоль улицы Мюрильо возвышались шикарные частные особняки, тыльной стороной обращенные к парку Монсо. На одном из красивейших зданий стоял номер 18. Его занимал барон д'Имблеваль с женой и детьми, обставивший особняк с пышностью, присущей его артистической натуре миллионера. Перед домом расстилался парадный двор, справа и слева располагались хозяйственные постройки, а позади, в саду, деревья сплетали свои ветви с ветвями деревьев из парка Монсо.

Позвонив, англичане пересекли двор и были встречены лакеем, проводившим их в маленькую гостиную.

Они уселись, окинув быстрым взглядом множество дорогих безделушек, заполнявших этот будуар.

— Красивые вещицы, — прошептал Вильсон, — со вкусом и большой фантазией. Можно заключить, что те, кто дал себе труд раздобыть их, люди уже в возрасте… что-то около пятидесяти лет…

Но не успел он закончить, как дверь отворилась и вошли барон д'Имблеваль с супругой.

Наперекор умозаключениям Вильсона, оба оказались элегантными молодыми людьми, чрезвычайно живыми в движениях и словах. Они буквально рассыпались в благодарностях:

— Как это любезно с вашей стороны! Пришлось вам побеспокоиться! Мы почти рады, что с нами случилась эта неприятность, ведь благодаря ей с удовольствием…

— Ну что за очаровательные люди, эти французы, — про себя глубокомысленно заметил Вильсон.

— Однако время — деньги, — воскликнул барон, — особенно ваше время, господин Шолмс. Перейдем к делу! Что вы думаете обо всей этой истории? Надеетесь ли в ней разобраться?

— Чтобы в ней разобраться, надо сначала узнать, о чем идет речь.

— А вы не знаете?

— Нет, и попросил бы вас подробно, ничего не упуская, изложить все факты. Так что же произошло?

— Нас обокрали.

— Когда это было?

— В прошлую субботу, — ответил барон, — точнее, в ночь с субботы на воскресенье.

— Значит, шесть дней назад. Теперь слушаю вас.

— Прежде всего, месье, я хочу сказать, что, следуя образу жизни, которого требует занимаемое нами положение, мы с женой все же редко куда-нибудь выходим. Воспитание детей, несколько приемов, украшение нашего дома — вот и все наши дела, и почти всегда по вечерам мы сидим в этой комнате, в будуаре моей жены, где находятся несколько собранных нами произведений искусства. Итак, в прошлую субботу, около одиннадцати вечера я погасил свет и мы с женой, как обычно, удалились в спальню.

— Где она находится?

— Рядом, вот за этой дверью. На следующий день, то есть в воскресенье, я встал пораньше. Сюзанна (моя жена) еще спала, и я, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить ее, прошел в этот будуар. И каково же было мое удивление, когда я увидел, что окно распахнуто настежь, тогда как накануне вечером мы перед уходом его закрыли.

— Может, кто-то из слуг…

— Утром никто не заходит сюда до тех пор, пока мы не позвоним. К тому же я всегда из предосторожности запираю вот эту вторую дверь, выходящую в прихожую, на крючок. Значит, окно открыли именно снаружи. Есть и еще одно доказательство: кто-то распилил второй переплет справа от шпингалета.

— Куда выходит это окно?

— Оно выходит, как вы сами можете убедиться, на маленькую галерею с каменной оградой. Отсюда, со второго этажа виден сад за домом и решетка, отделяющая его от парка Монсо. Совершенно ясно, что вор пришел из парка Монсо, по лестнице перелез через ограду и забрался на галерею.

— Совершенно ясно, говорите вы?

— С той и с другой стороны решетки обнаружили на влажной земле газона две ямки, оставленные ножками лестницы. Такие же углубления есть и внизу, у дома. И наконец, на каменной ограде виднеются две царапины, по-видимому, в тех местах, где лестницу приставляли к галерее.

— Значит, парк Монсо на ночь не закрывается?

— Конечно, нет, да и к тому же рядом, под номером 14, строится особняк. Оттуда тоже совсем нетрудно к нам попасть.

Херлок Шолмс ненадолго задумался и произнес:

— Вернемся к самой краже. Ее совершили в той комнате, где мы сейчас находимся, не так ли?

— Да. Между вот этой Девой XII века и дарохранительницей из чеканного серебра стояла маленькая еврейская лампа. Она и пропала.

— И это все?

— Все.

— Ага! А что вы называете еврейской лампой?

— Это такие медные лампы, ими пользовались в старину. На ножке держится сосуд, куда наливали масло. А от него отходят два или несколько рожков с фитилями.

— В общем-то, вещь, не представляющая особой ценности.

— Особой ценности в ней нет. Но наша лампа служила тайником, куда мы обычно прятали великолепное старинное украшение, золотую химеру с рубинами и изумрудами. Именно эта вещь и представляла особую ценность.

— А почему у вас была такая привычка?

— Да сам не знаю, месье. Просто нам казалось забавным использовать такой тайник.

— И никто о нем не знал?

— Никто.

— Кроме, разумеется, вора, — заметил Шолмс. — Иначе он не взял бы на себя труд похищать еврейскую лампу.