Арнольд - [2]

Равным образом очевидно, что родители Арнольда никогда не водили его к врачу, потому что не смогли бы оплатить счет. Медицинское обеспечение для бедных в те дни означало в основном больницу, а на это Арнольд никогда бы не пошел, пока его нога, даже пораженная болезнью, позволяла ему убежать и спрятаться. Если уж он наслышался дурного о школе, что же говорить о совершенно ужасающих рассказах про то, что они делают с тобой в больнице.

Эта боль в ступне, и вообще плохое здоровье, понятно, отравили ему детство; но они же, со всей вероятностью, были причиной того, что он уцелел и дожил до преклонного возраста. Когда Арнольду было двадцать, разразилась война 1914–1918 годов. Поскольку он с самого начала был призывного возраста, и возможно должен был очутиться в пехоте, то шансы его выжить в течение ноября восемнадцатого, были ничтожны. Требования к физическому состоянию при наборе в армию были низкими; вы должны были страдать действительно чем-то страшным, вроде арнольдовской волчанки, чтобы вас признали негодным. Арнольд был признан негодным.

В последующие несколько лет общая несправедливость жизни, которая до сих пор работала против него, стала действовать ему на пользу. Арнольд был никудышно образован, но быстро и легко приспособлялся, ему не терпелось ухватить свой шанс и подняться над собственными жалкими истоками. Поскольку почти все мужчины его поколения оказались вдали, а многие так и не вернулись, возможностей было полно. Он поступил на доходную службу; благодаря лучшему питанию, его здоровье начало поправляться; его волчанка наконец-то удостоилась больничного наблюдения. Жизнь начала становиться чем-то большим нежели постоянной борьбой с голодом, болью и унижением. В 21 год Арнольд был похож на молодую вишню, которая из-за резких ветров, приостановившись было в росте, начала цвести. Она продолжала цвести вплоть до самой смерти Арнольда, которая пришла к нему шестьдесят лет спустя.

Существенные решения принимались в стремительной последовательности, поскольку Арнольд был молодой поспешавшей за жизнью вишней. В один из праздничных выходных дней — «Банк Холидэй» [*Банк Холидэй — официальный выходной день; общий день отдыха, помимо суббот и воскресений. Первоначально в эти дни отдыхали только служащие банков] — он с другом — это был один из тех длинных тихих летних месяцев накануне крушения мира [*В самый канун Первой мировой войны] — отправились провести день на Редьярдском озере. Это искусственное озеро, служащее резервуаром для Поттерис [*Поттерис — «Гончарни» — разговорное название города Сток-он-Трент (графство Стаффордшир), где находятся известные фаянсовые и фарфоровые заводы], лежит в живописной местности. В те дни, еще до того, как бензиновый мотор получил широкое распространение, поездка на озеро была излюбленным времяпрепровождением городской молодежи Стаффордшира. Вы садились на трамвай и ехали, пока ехалось, а затем шли пешком, причем последние две мили по Данвуд Лэйн — небольшой прелестной дороге, прицепившейся к гребню поросшей лесом горы. Это было колоссальное место для романтических встреч; многие в зрелом возрасте ностальгически вспоминали летние поездки на Редьярдское озеро; Киплинги даже назвали сына — Редьярд.

В тот Банк Холидэй Арнольд и его приятель, идя по Данвуд Лэйн, приметили приближавшихся к ним двух девушек, одетых, как одеваются в Банк Холидэй, и в настроении, подобающем этому дню. В момент показной храбрости они подзадоривали друг друга, чтобы отважиться и подойти к этим девушкам, начать разговор. В конце концов отступление стало невозможным и дело кончилось тем, что все четверо вместе отправились обратно в город. Арнольд обнаружил, что разговаривает с одной из них; коричневыми глазами и длинными, завязанными пучком темными волосами, она напоминала цыганку, застенчивая, и, как ему показалось, таинственная. Не без труда он вытянул из нее, кто она и где живет. У нее был возлюбленный, но в течение года или около того возлюбленный отправился в траншеи, и траншеи, разверзшись, поглотили его навсегда. Арнольд продолжал свое ухаживание; она согласилась; они стали мужем и женой.

По мере того, как жизнь Арнольда превращалась в какое-то подобие счастья или, во всяком случае, во что-то более яркое, чем сумрачные годы детства, перед безучастными наблюдателями начала вырисовываться основная схема развития его личности. Люди, испытавшие в детстве лишения и унижения, почти всегда идут одним из двух путей. Или же они вырастают стеснительными и неуверенными в себе, стремящимися лишь как можно незаметнее проползти по жизни, или же — как реакция — самоуверенными. Арнольд не совсем соответствует этой обычной классификации, поскольку он никогда не был самоуверенным. Жилка юмора и чувство меры защитили его от этой судьбы. С другой стороны, он определенно не был стеснителен. Недостаток подобающего образования, неосведомленность во всем, что выходило за пределы жизни его ближайшего окружения, неяркая внешность — ничто из этого, по отдельности и в целом, как правило, не подавляли в нем готовности принять участие, попытать счастья, ввязаться в какую-нибудь ситуацию и вообще — захватить сцену. У него был природный дар публичных выступлений; иногда в присутствии некоторых он был косноязычен, особенно, если находил их важными или устрашающими; но он никогда не терял дара речи перед толпой.