Армянское древо - [108]

Тем не менее что-то внутри говорило мне, что на самом деле это не совсем так — книгу жизни мы пишем ежедневно нашими делами. Думаю, что дни и ночи, проведенные в пустыне в наблюдении за звездами, изменили многие понятия, навязанные мне ранее.

Багдад мог показаться местом, в котором нечего делать. Если выходишь на террасу при заходе солнца, можешь наблюдать за роскошным закатом и петляющей среди пальмовых рощ и небольших садов рекой. Константинополь был совсем другим. Когда-то, очень давно, он мог бы стать столицей мира. Но это время давным-давно прошло.

С другой стороны, еще очень много предстояло сделать. Папа понимал, что одно дело отдавать распоряжения и добиваться их исполнения, а совсем другое — рвать на себе жилы, запуская проект, для реализации которого никто и пальцем не пошевелит.

Через несколько недель он понял, что все это ни к чему, и стал ездить со мной верхом вдоль берега реки. Поезд мог еще подождать, поскольку никто не проявлял ни малейшего интереса к тому, чтобы он дошел до вокзала Гайдарпаша в Константинополе.

Те дни были единственными в нашей жизни, когда мы общались с настоящими друзьями. Сначала на его лице отражалось большое огорчение. Никто не понимал его и не обращал на него ни малейшего внимания. Потом он решил, что жизнь слишком коротка и рискованна и пустил все на самотек.

Он заходил за мной под вечер, когда солнце начинало садиться, и приводил с собой двух оседланных лошадей. Я молча выходила из дома, садилась на своего гнедого коня, который издавал короткие радостные звуки в предвкушении прогулки.

Папа всегда был служащим. Он никогда не обсуждал приказы и принимал только один способ жизни — спокойный, размеренный, будничный и серый. Там, в Багдаде, он быстро понял, что может существовать и другая жизнь, к тому же вполне доступная.

В первые месяцы все шло хорошо. О маме мы никогда не говорили. Как будто она осталась дома в Константинополе, а мы просто уехали отдохнуть. Такая ситуация устраивала нас обоих. Отец оставил свою жизнь позади и не имел ни малейшего желания возвращаться к ней. Я тоже.

Это должно было случиться. Однажды вечером мы отъехали довольно далеко от Багдада. Когда мы спохватились, уже стемнело, и моя лошадь заметно хромала. Я не захотела оставлять его одного. Я знала, что если он останется здесь, то я его больше никогда не увижу. Сначала папа немного рассердился, потом пожал плечами, и я подумала, что он сильно изменился.

Пользуясь остатками света, мы начали искать удобное место, чтобы провести там ночь. На берегу стояла полуразвалившаяся хибара. Вокруг было много травы для лошадей. У нас всегда были с собой бутерброды, и мы вмиг покончили с ними, молча сидя на земле. Папа сказал, что он подежурит, а когда захочет спать, он разбудит меня.

Страха у нас не было совсем. Люди, жившие у реки, были спокойными крестьянами. Они знали, что для них лучше не приставать к туркам. Я долго не засыпала, предпочитая смотреть на звезды. Потом усталость одолела меня.

Я проснулась, когда только-только начинало светать. Слабый луч с востока освещал силуэты пальм. Стояла абсолютная тишина.

Я позвала отца. Никто не ответил. Я вновь позвала его и подумала, что он, возможно, ушел к пальмам. Я даже не встревожилась. Он не мог уйти без меня. Может быть, он прогуливается поблизости. Он был беспокойным человеком и никогда не мог сидеть без дела. Он вернется.

Прошло несколько минут, я поднялась и снова позвала его. Потом закричала, чтобы он услышал меня. Я вдруг забеспокоилась и даже подумала, что он, может быть, упал в реку. Лошади были привязаны и стояли спокойно.

Я начала искать его вдоль берега. Я боялась за него. Много раз я звала его, но никто не отвечал. Прошло довольно много времени, и я поняла, что, наверное, случилось что-то серьезное.

Я решила пойти в ближайшую деревню. Накануне вечером мы проезжали мимо нее. Там я попрошу несколько мужчин помочь мне в поисках отца.

Так я и сделала. Старейшина деревни позвал всех. Мы все прошли к реке и стали искать. Проходили часы, и я все больше беспокоилась, уверенная в том, что случилось худшее.

Тело нашли уже к вечеру. Оно плавало лицом вниз среди тростников, всего в метрах двухстах вниз по течению.

Эта смерть потрясла меня больше, чем смерть мамы. У меня никогда не было особого взаимопонимания с ними. Но когда отношения начали принимать не только семейный, но и дружественный характер, случилось это несчастье.

Прошло много лет, и я не могу не думать о том, как же все это случилось. Сегодня я прихожу к мысли, что он покончил жизнь самоубийством — он, наверное, чувствовал, что не было смысла жить дальше, что он не в состоянии реализовать проект по строительству железной дороги, что потратил впустую лучшие годы своей жизни. Я никогда уже не узнаю подлинных причин, но даже сейчас я продолжаю это чувствовать. Мы могли бы стать друзьями.

Железнодорожная компания повела себя очень хорошо. Моего отца похоронили с надлежащими церемониями. Имам произнес прочувствованные слова: «Этот человек приехал в Багдад, чтобы попытаться сделать что-то для других людей». Потом меня проводили до дома, выделенного нам для проживания, и сказали, что я могу жить в нем столько, сколько потребуется. Потом мне помогут вернуться в Константинополь. У меня не будет также проблем с деньгами. Папа открыл счет в банке, и директор пришел ко мне и сказал, что я могу располагать этими средствами по своему усмотрению.