Армия Трясогузки. Повесть - [10]
Мика сидел на брёвнах напротив дома контрразведки и будто дремал, зябко упрятав нос в грязный мех жилетки. Но он всё видел и слышал.
- Соколова! - выкрикнул за забором унтер-офицер.
- Здесь, - ответил дрожащий женский голос. - Пить дайте! Люди вы или звери?
- Петров!
- Ну, я! Чёрт бы вас побрал!
Послышался звонкий удар. Мика съёжился ещё больше.
- Савостин! - продолжал перекличку унтер.
Мика не знал, сколько придётся сидеть на брёвнах и будет ли от этого какой-нибудь толк. Он вспомнил, как в такой же внешне обычный дом, только в другом городке, увели отца. Мика двое суток продежурил у ворот и видел, как на рассвете вывезли на телегах избитых и окровавленных заключённых. Он понял: на расстрел. На второй телеге, лицом вниз, с закрученными за спину руками, лежал отец. Это была их последняя встреча.
Прошло полгода, но Мика, услышав ненавистное слово «контрразведка», всё ещё чувствовал озноб. Бессильная и потому тоскливая злоба охватывала его, а ноги сами тащили туда, где было гнездо колчаковских палачей.
Закончив перекличку, унтер-офицер повысил и без того громкий голос:
- Есть и пить не получите, пока не будут пойманы виновники аварии на железной дороге!
В ответ раздался ропот, но унтер скомандовал:
- Увести их!
До Мики не сразу дошёл смысл сказанного унтер-офицером. Лишь через несколько минут мальчишка догадался, что речь шла о составе, который наехал на костыль и свалился под откос. На сердце у Мики потеплело. Это было началом расплаты за отца. Но другая мысль заставила Мику насторожиться. Из-за этого крушения арестовали ни в чём не повинных людей! Он не выдал своего волнения - сидел, как и раньше, уткнув нос в жилетку, словно спал.
Часовой, ходивший у дома, уже несколько раз поглядывал на беспризорника и наконец окликнул его:
- Эй, пацан!
Мика не шелохнулся.
Часовой подошёл поближе.
- Эй, ты!… Живой?
Мальчишка сидел на нижнем бревне, упёршись локтями в колени. Голова опущена на руки. Груда брёвен отгораживала его от холодного ветра. Слабо, но всё же пригревало неяркое солнце. Мальчишка спал. Тоненькая синяя жилка пульсировала на виске. Она вызывала жалость.
Солдат поскоблил дулом винтовки небритый подбородок, и Мика услышал, как он проговорил вполголоса:
- Спи, леший с тобой!
Часовой вернулся на место, а Мика продолжал сидеть. Выдержка у него была железная. Он мог не шевельнуться хоть до вечера. Но этого не потребовалось. Вскоре прискакал есаул Благов и приказал освободить сарай для новой группы арестованных. Заложников выгнали на улицу и повели к станции.
Мика выждал несколько минут и медленно побрёл в ту же сторону. Свернув за угол, он побежал и догнал заложников. Под конвоем шли две пожилые женщины и девять мужчин.
Это были люди, которые попали в беду из-за Мики и Трясогузки. А сколько ещё безвинных людей заберут колчаковцы? Какая же это месть за отца, если могут погибнуть матери и отцы других ребятишек? И главное - нельзя исправить ошибку! Если даже пойти и признаться, что это они с Трясогузкой положили костыль на рельсу, то и тогда ничего не изменится. Колчаковцы редко выпускают тех, кто попал к ним в лапы.
Заложников привели к пустому пакгаузу - кирпичному строению складского типа с железной дверью. Напротив стоял грузовой состав. Мика залез под вагон и видел, как захлопнулась за арестованными тяжёлая дверь. Старший конвоир задвинул засов, навесил большой замок, закрыл его, ключ передал остающемуся на посту солдату и приказал:
- Не выводить ни по какой надобности! Пусть там… Перед расстрелом заставим почистить.
Конвоиры ушли.
Мика пролежал под вагоном больше часа. Столько же просидел он в кустах сзади пакгауза, разглядывая кирпичную стену с единственным окошком под самой крышей. Но и это небольшое окошко было забрано толстыми прутьями, между которыми не просунешь и голову. «А зачем совать голову?» - подумал Мика и улыбнулся.
Кусты зашуршали. Это Мика торопливо пополз прочь от пакгауза.
ОПЕРАТИВНОЕ СОВЕЩАНИЕ
Первым докладывал о результатах дневной разведки Цыган. Он был краток: выложил на ящик револьвер.
- Есть ещё винтовка и патроны - у моста спрятал!
Глаза у Трясогузки и Мики заблестели. До этого момента всё вооружение армии состояло из топора и перочинного ножа. Но командир постарался скрыть свой восторг. Он сдержанно спросил:
- Где взял?
- Где! - ухмыльнулся Цыган. - Спёр! - по привычке сказал он.
Сказал и отскочил от Трясогузки, вспомнив вчерашний подзатыльник. Но командир даже не замахнулся.
- Спёр! - насмешливо повторил он. - Серый ты человек, Цыган!. Мика, как это называется?
Мика задумался.
- Либо конфискация, либо экспроприация.
- Во! - подтвердил Трясогузка и, чтобы не повторять незнакомые трудные слова, сказал Цыгану: - Выбирай любое!
- Первое тогда! - пробормотал Цыган.
- Какое это первое? - грозно спросил командир.
- Ну… это… фиксация, что ли?
- То-то! - удовлетворённо произнёс Трясогузка. - Вот и запомни! А то - спёр! Я тебе дам - спёр!… Молодец! Получай за это! - И командир вытащил из-под ящика пару изрядно поношенных ботинок. - Обменял на сахар.
Цыган не ожидал такого подарка и стал растерянно пихать грязные ноги в ботинки.
- Обожди! - Трясогузка порылся в бездонных карманах френча и вытащил два дырявых шерстяных носка. - Надевай!… А ты докладывай, Мика!
