Армия любовников - [43]

– Куда же ночью? – ответила Ольга. – Еще прибьют… Угрызайся потом…

– У него пистолет, – сказала Манька. – Но, конечно, пусть поспит. – И она спокойно так встала и ушла, и Ольга вдруг поняла, что как-то плавно, почти без толчков и вибраций, въехала в новую для себя ситуацию.

Она не задала дочери ни одного существенного вопроса. Хотя бы такого: любит ли она Вовку? И давно ли у нее с ним? И предохраняется ли она? Маня сбила ее с толку абсолютно спокойным поведением, и Ольга подумала: «Это же надо так! Случись такое со мной…» Она вспомнила, как пришла тогда, в свой шестнадцатый год, как закричала с порога дурным голосом, а мама, царство ей небесное, поняла все сразу, как будто ничего другого и не ожидала. …Счастливая Манька. Где бы она ни нашла этого немытого Вовку, она сама его нашла. Почему-то думалось, что в их детском романе водила Манька, а мальчишка просто собачка на веревочке. Хотя кто его знает? А могла бы спросить, могла…

К утру Ольга уснула, стянув со спинки дивана плед. Проснулась, когда дочь провожала идущего на цыпочках Вовку. Сквозь ресницы, чтоб они не увидели, что она не спит, обратила внимание: парень высок и строен, у него красивые вьющиеся волосы и на боку правда болтался пистолет. Уходил он тихо, по-кошачьи, а дочь осторожно закрывала дверь. А чемоданы так и стояли нераскрытые в прихожей. С чего она взяла, что Манька перво-наперво кинется к ним? Она хорошо, со вкусом одевала дочь, но барахольщицей та не стала. В ней была кулибинская кровь, на которую Ольга злилась, а сейчас вдруг как бы увидела иначе, и ей понравилось, что она в этой своей части папина дочка.

Толчок, который произвела в жизни Ольги Маня, оказался все-таки посильнее, чем «Фауст» Г o те! Во всяком случае, Илью Петровича из головы выдуло напрочь. Поэтому, когда он позвонил уже утром, Ольга не сразу сообразила, кто он есть. Понял ли это Илья Петрович, уловив в голосе Ольги заминку, неизвестно. Может, объяснил ее тем, что женщина укрощала звук телевизора или выключала чайник. Илья Петрович предлагал встретиться тотчас. «Слышите, чем гремлю? У меня прекрасные квартирные ключи», – сказал он. «Без обиняков, – подумала Ольга – и запуталась в слове, не зная, куда поставить мысленное ударение. – Вот что значит пользоваться словами не из своей жизни».

– Имеется в виду, что я тут же срываюсь с места и бегу? – сказала она грубо, как из всех своих мужчин могла бы ответить только Кулибину.

– Именно это и имелось, – засмеялся Илья Петрович, игнорируя грубость, опять же как делал это Кулибин.

– Не выйдет, – ответила Ольга.

– Господь с вами! – закричал Илья Петрович. – И думать не думайте. Я сейчас же заеду за вами. Сейчас же! – И он бросил трубку.

Юная женщина Маня ушла в школу. Ольга только что сдернула с постели белье, стараясь на него не смотреть. От плохой ночи у нее болела голова, а от выпитых таблеток сохло во рту. В квартире было холодно, потому что она настежь открыла балконную дверь. Она сняла лак, и ногти у нее были синие и неживые. Конечно, можно будет просто не открыть дверь. Позвонит-позвонит – и уйдет. Можно будет не подходить к телефону. Но телефон позвонил тут же, это был деловой, важный звонок, ей предлагали на паях купить крохотный магазинчик на Патриарших прудах, конечно, таких денег у нее нет, но можно взять ссуду… Звонили с явным натиском, а это был уже перебор для одного утра. Она хотела положить трубку, но на нее все давили и давили, а тут раздался звонок в дверь, она сказала, что подумает, и с деловым, озабоченным лицом пошла открывать дверь, готовая к труду и обороне. По дороге посмотрела в зеркало. Ничего хорошего. Ни-че-го. Чем хуже, тем лучше, подумала и впустила Илью Петровича. Тут без заблуждений… Он тоже увидел другую женщину, и хотя та, вчерашняя, была упакована так, что ничегошеньки интимного не просматривалось, а эта, сегодняшняя, была почти распахнута и отсутствие лифчика было выражено откровенно, но это был тот самый случай, когда говорят: шел в комнату – попал в другую. Пережить такое разочарование в глазу мужчины было выше тех сил, которые износились этой ночью, но это была бы не Ольга, если бы у нее не было глубоко на случай войны спрятанного резерва.

Он ей на дух не был нужен, этот, будь он неладен, Илья Петрович, но снести такой взгляд и учуять его мысль про то, что он зря как идиот ездил за ключами и униженно их клянчил, – дело того не стоило, вот этого Ольга оставить не могла.

– Проходите, – сказала она, – я сейчас.

В спальне она села на голый «после санации» матрац и стала быстренько «собирать себя в кучку».

«Я напою его кофе, расскажу, что покупаю магазин. Факт эффектный, себя окажет… На этом основании, сами понимаете, мне, мол, не до ключей… Я вся в порыве энтузиазма другого свойства, так что отложим, и прочее…»

Она соорудила на голове оранжевую чалму, спустив на лоб завиток, надела брюки и широченный блузон, лицо смазала кремом до той степени блеска, чтобы было видно: да, это крем, он знак полного доверия к гостю. Даже, можно сказать, знак интимности. Французские карандашики – vive la France!

– сделали тонкую графическую работу, но по мере готовности к роли деловой и уже с самого утра привлекательной женщины Илья Петрович все дальше и дальше перемещался в мыслях Ольги в стан не по рангу берущих, в стан тех быстрых хлопотунов, от которых суеты и тяжести куда больше, чем даже разового удовольствия.