Армагедончик на Кирова, 15 - [4]

— Я пошла. — сказала Явская. Пошла, так пошла. Тем более, если побежала. Побежала, так побежала, тем более если прыгнула. А от страха Эльвира прыгнула с места к раздвижным стеклянным дверям. Она смогла бы высадить их напрочь своим страдающим от недостатка перманентной мужской ласки, но могучим торсом. Но путь ей преградила синюшная мерзкая тварь с перепончатыми крыльями. Страшная раззявленная пасть со змеиными зубами и волосатый подвижный кобчик с угрожающим острием китобойного гарпуна. В самый последний момент Эльвире удалось пригнуться. Пущенный тварью гарпун со свистом пронесся над ее головой. Явская перестала сдерживаться. Впервые за весь этот сумасшедший вечер она заорала, а тварь высунув пять языков заверещала в ответ. По стеклянным дверям били перепончатые крылья.

— Беги, Эльвирка! — крикнул Гламурьян. Он внезапно появился перед чудовищем и что было силы в этой пеньковой веревке, треснул паскудину по рогатой башке красным баллоном огнетушителя. Эльвира бежала назад мимо касс, через отдел бакалеи к запасному выходу. За ней бежали Гламурьян и крик раненой, но недобитой твари. Схватившись за навесной замок, Явская начала тягать туда-сюда железные створки дверей.

— Открывайся! Открывайся!

— Ничего не получится, Эльвира Михайловна!

— Заткнитесь вы, двери дурные! — до Эльвиры дошло. — Кто? Кто здесь?

Явская отпрыгнула назад едва не сбив с ног понаехавшего и понабежавшего Гламурьяна. Они все были здесь. Самцов. Илона. Честерфилдов. Капитолина и Пеломелова.

— Я ключ на кассе забыла. — виновато прочирикала Олеська.

— Я так и знал…Каракатица. — проговорил в своей голове Самцов, но мысли наружу не выпустил. Таёжные лесорубы так не сдержаны. Илона Вайп не была столь тактична.

— Человеки? А что это было? Я чуть не описалась. Телефон мой отдай!

Гламурьян выдал ей трофейный телефон. Пока не убила. Наскоро ширнувшись соцсетями, получив желанную дозу, Илона Вайп закрыла глаза. Промычала счастливо.

— Зая. 23 кило подписчиков и 5 место в тренде. Круче нас только мальчик, у которого там пальчик. Это… — Илона поискала в своем словарном багаже модели, певицы, общественного деятеля нужное слово — Это трындец какой-то. Трындец — это эпиграф. — добавила Илона, чтобы никто не сомневался в ее титуле кандидата философских наук.

— Ваня — обратилась Эльвира к благородному бомжу. — Что это?

Честерфилдов снял толстые очки, поочередно надавил на глазные яблоки согнутым большим пальцем.

— Иду я по бакалее, а тут баран. Маленький и с крыльями. А тут Тройкина Капитолина. Давай орать. Я давай искать. А тут…Ну вы сами видели. И я тоже заорал. Такого страху натерпелся.

— Может в этом все и дело. — в пустоту сказала Пеломелова Олеся и ее никто не услышал.

— Да что тут непонятно. — вмешался Самцов Николай. — Все же понятно.

Он обвел всех торжествующим взглядом.

— Это пиндосы. Кто же еще.

— У нас? На Кирова, 15? — сомневалась Эльвира.

— Ты даешь, тётка. — Самцов был из тех, кому просто необходимо было демонстрировать свое превосходство. Пусть не физическое…Да хоть какое…

— Ты что телевизор не смотришь? Они же эти. Как их там Илонка?

— Влезуны. — подсказала интеллектуальная Илона.

— Конкретные влезуны. Их одолеть только шурумбурумы могут.

— А шурумбурумы? — Эльвира, кажется, начала понимать, куда клонит Самцов.

— Ну да. — улыбнулся Самцов азартно. — Так что давайте сделаем этому влезуну шурумбурум.

— Может, сначала полицию вызовем? — спросил тихий и, как оказалось, самый дельный Гламурьян Ашот.

— Не-а. — подумав, ответил Самцов. — Петраков не поедет.

— Он же полицейский.

— То, что мент. Это да. — согласился Самцов. — Это косяк. Но Петраков не дурак, а это совсем другой уровень. Это..

— Косяк-ништяк. — опять подсказала Илона Вайп, в совершенстве овладевшая современным научным-понятийным аппаратом. Гламурьян продолжил и все разложил по полочкам.

— Значит прорываемся? Ключ на кассе. Здесь не выйти. По-одиночке он нас сожрет. А так, если что…В газете пропечатают и в Одноклассниках. Мы же русские.

— Ага. Какой восторг. — съязвила Илона Вайп, а черту подвела Эльвира.

— Тогда к бою, товарищи.

— Никакой я вам не товарищ. — заволновался благородный бомж. — Товарищи погубили великую Россию. В лето 23 от воцарения государя нашего страстотерпца Николая. — обложил себя полным крестным знамением. Таким полным, что и на рядом стоящую Пеломелову хватило.

— Алилуйя, дядя. — Честерфилдов не Эльвира и здесь Самцов мог изгаляться вволю. — А в 91 вы ответку включили. Мишка Меченый, он же из ваших, из нетоварищей.

Но в мировоззренческих вопросах, как и в березовых бруньках, Честерфилдов стоял насмерть. Скала. Тупая, но скала.

— Комбайнер-искуситель есть порождение… — начал Честерфилдов.

— Все. Стопе. — остановила Эльвира, грозящий перейти в бесконечность отечественный вечный спор. — Здесь остановка. То, что Союз развалился это плохо. Никто не спорит?

Против фундаментальной скрепы никто протестовать не стал.

— Тогда к бою… — повторила Эльвира. — Вооружаемся.

Выбор был не велик. Современный супермаркет не блещет разнообразием. Брали, что потяжелей да поувесистей. Тушенку, кабачковую икру, оливки без косточек. Эльвира расчихалась. Она надрывала пакеты с красным и черным перцем, передавала их Честерфилдову, а тот ссыпал перец в квадратное ведро на тележке Тройкиной Капитолины. Самцов и Гламурьян вытащили рохлю с деревянной палетой. На палету поставили коробки со стеклянными пивными бутылками, упаковки молока и пятикилограммовые мешки с сахаром. Тяжелая рохля должна была стать смертоносным танком прорыва. Из-за нее предполагали стрелять тушенными гранатами и кабачковыми бомбами, а подобравшись поближе, залить фиолетовые глаза безумной твари отличным импортозамещенным продуктом: краснодарским перцем.