Арлекин - [16]

— Завтра утром, Томас?

— Лучше, чем в сумерках вечером, милорд. Вечером они будут еще хорохориться.

Томас бросил ничего не выражающий взгляд на сэра Саймона, намекая, что глупая демонстрация рыцарской бравады лишь раздула пыл защитников.

— Значит, завтра утром, — проговорил граф и обернулся к Тотсгему. — Но сегодня держи своих стрелков поближе к южным воротам. Пусть думают, что мы опять пойдем там. — Он снова посмотрел на Томаса. — Что это за эмблема у тебя на луке, парень?

— Так, нашел кое-что, милорд, — солгал тот, передавая лук в протянутую руку графа.

На самом деле он вырезал серебряный знак из раздавленного кубка, найденного под телом отца, и прикрепил его к передней части лука. Там его левая рука отполировала серебро.

Граф рассмотрел герб.

— Зверь с рогами и бивнями? Йейл?

— Не знаю, как зовут эту бестию, милорд, — проговорил Томас, прикинувшись невеждой.

— Мне не знаком этот герб, — сказал граф.

Он попытался согнуть лук и приподнял брови, дивясь его тугости. Потом вернул лук Томасу и отпустил стрелка.

— Бог тебе в помощь завтра утром, Томас из Хуктона.

— Спасибо, милорд, — ответил тот с поклоном.

— С вашего позволения я уйду с ним, — сказал Скит.

Граф кивнул и посмотрел вслед уходящим.

— Если мы проникнем внутрь, — обратился он к оставшимся командирам, — то, ради всего святого, не позволяйте своим людям устраивать грабеж. Не давайте им разгуляться. Я собираюсь удержать этот город и не хочу, чтобы жители нас ненавидели. Убивайте, когда нужно, но не устраивайте резни. — Он посмотрел на их скептические лица. — Вы будете отвечать за гарнизонную службу, так что облегчите себе задачу. Держите людей в узде.

Командиры хмыкнули, зная, как это трудно — не дать солдатам полностью разграбить город. Но прежде чем кто-то успел ответить, встал сэр Саймон.

— Одна просьба, милорд.

Граф пожал плечами:

— Валяй.

— Вы позволите мне и моим людям возглавить штурмовой отряд с лестницами?

Граф как будто удивился этой просьбе.

— Думаешь, Скит сам не справится?

— Уверен, справится, милорд, — со смирением ягненка ответил сэр Саймон, — и все же прошу такой чести.

«Пусть лучше погибнет сэр Саймон Джекилл, чем Уилл Скит», — подумал граф и кивнул:

— Конечно, конечно.

Командиры ничего не сказали. Какая тут честь — первому взобраться на уже захваченную другими стену? Нет, этот ублюдок ищет не чести, он хочет оказаться в удобной позиции, чтобы захватить самую богатую добычу в городе. Но никто не высказал своих мыслей вслух. Они были командиры, а сэр Саймон — рыцарь, хотя и без гроша за душой.

Весь остаток этого короткого зимнего дня графское войско готовилось к новому штурму города, но так и не начало его, и у жителей Ла-Рош-Дерьена появилась надежда, что их испытания закончились. Но все же они приготовились к отпору на случай, если англичане устроят новую попытку на следующий день. Они пересчитывали арбалетные стрелы, громоздили валуны на стене и подбрасывали дров в костры, на которых кипели горшки с водой для отражения атаки англичан. «Согрейте мерзавцев!» — говорили городские священники, и горожанам нравилась эта шутка. Они видели, что побеждают, и считали, что испытания скоро завершатся, поскольку у англичан подходит к концу провизия. Ла-Рош-Дерьену оставалось еще немного потерпеть, а потом вознести хвалы и благодарности герцогу Карлу.

В полночь дождик прекратился. Горожане легли спать, но держали оружие наготове. Часовые жгли сторожевые огни и всматривались в темноту.

Стояла холодная зимняя ночь, и у осаждающих оставался последний шанс.

* * *

Черная Пташка была крещена как Жанетта Мари Алеви, и когда ей исполнилось пятнадцать, родители взяли ее в Гингам на ежегодный яблочный турнир. Отец ее не был аристократом, и потому семья не могла сидеть в огороженном месте под башней Сен-Лоран. Но они нашли местечко рядом, и Луи Алеви позаботился, чтобы дочь была видна всем, поставив ее кресло на крестьянскую повозку, на которой они приехали из Ла-Рош-Дерьена. Отец Жанетты был преуспевающим шкипером и виноторговцем, хотя его удача в делах не распространялась на остальную жизнь. Один его сын умер от гангрены, порезав палец, а второй утонул во время путешествия в Корунну. Жанетта осталась единственным ребенком.

В поездке в Гингам был расчет. Знатные рыцари Бретани — по крайней мере, те, кто поддерживал союз с Францией, — съехались на турнир. Здесь перед толпой, собравшейся по случаю как ярмарки, так и ежегодных состязаний, они четыре дня подряд показывали свою удаль во владении копьем и мечом. Жанетте все это показалось изрядно скучным, поскольку преамбулы к каждому поединку тянулись долго и зачастую ничего не было слышно. Непрерывной чередой проезжали рыцари, покачивая своими экстравагантными плюмажами, но чуть погодя слышался громовой стук копыт, звон металла, крики, и один из рыцарей падал на траву. По обычаю победитель накалывал на копье яблоко, чтобы преподнести женщине из толпы, которая привлечет его внимание, — потому-то отец и прикатил свою повозку в Гингам. Через четыре дня Жанетта собрала восемнадцать яблок и всю ненависть двух десятков высокородных девиц.

Родители отвезли дочь обратно в Ла-Рош-Дерьен и стали ждать. Они показали свой товар, и теперь дело покупателей — найти дорогу к их роскошному дому у реки Жоди. Спереди домик казался маленьким, но, пройдя под арку, гость оказывался в широком дворе, выходящем на каменный причал, где во время прилива могли пришвартоваться не самые большие суда месье Алеви. За стеной двора находилась церковь Святого Ренана, а поскольку месье Алеви давал деньги на строительство церковной колокольни, ему позволили сделать в стене проход, чтобы по пути на мессу его семье не нужно было выходить на улицу. Дом говорил каждому посетителю, что здесь живет богатое семейство, а присутствие приходского священника за ужином давало понять, что это семейство к тому же и благочестиво. Жанетта родилась не для того, чтобы быть игрушкой для аристократов, ей было предназначено стать женой.