Арлекин - [130]

— Попей, Уилл, — сказал Томас и протянул ему взятую у погибшего француза бутыль с водой.

Скит его не услышал. Элеонора взяла сосуд и поднесла к губам Уилла, но вода потекла по его подбородку.

Уже стемнело. Сэм и Джейк развели костер, боевым топором изрубив на дрова французские копья. Уилл Скит сидел у огня. Он дышал, но этим все и ограничивалось.

— Я видел такое раньше, — сказал Томасу мессир Гийом. Он почти не говорил после битвы, но теперь сел рядом с Томасом и смотрел, как его дочь ухаживает за Скитом. Тот принял из ее рук пищу и воду, однако не ответил, когда она попыталась заговорить с ним.

— Он поправится? — спросил Томас.

Мессир Гийом пожал плечами.

— Я видел однажды, как человеку разрубили череп. Он прожил еще четыре года, но только благодаря присмотру сестер в аббатстве.

— Он будет жить! — убежденно воскликнул Томас.

Мессир Гийом поднял руку Скита, подержал несколько секунд и выпустил.

— Возможно, — проговорил он скептически. — Он был тебе близок?

— Он был мне как отец.

— Отцы умирают, — мрачно сказал рыцарь.

Он казался опустошенным, как человек, обративший меч против своего короля и нарушивший свой долг.

— Он будет жить, — упрямо повторил Томас.

— Спи, — сказал мессир Гийом. — Я присмотрю за ним.

Томас уснул среди трупов, на боевой позиции, где стонали раненые, а ночной ветер шевелил белые гусиные перья истыкавших долину стрел. Состояние Уилла Скита к утру не изменилось. Он так и сидел с пустыми глазами, глядя в никуда.

— Я разыщу графа, — сказал отец Хобб, — и пусть он отправит Уилла в Англию.

Войско вяло шевелилось. Сорок английских латников и столько же лучников похоронили в Креси в церковном дворе, но сотни французских трупов, за исключением принцев и высшей знати, оставили лежать на холме. Жители Креси, если захотят, смогут похоронить их сами, а Эдуарду Английскому не было до них дела.

Отец Хобб искал графа Нортгемптонского. Сразу после рассвета на подмогу уже разбитому войску прибыли две тысячи французских пеших ополченцев. В утренней дымке они приняли приветствующих их всадников за своих, но тут рыцари опустили забрала, взяли копья наперевес и пришпорили коней. Ими командовал граф Нортгемптонский.

Большинство английских рыцарей в предыдущие дни отказались от возможности сражаться верхом, но теперь, этим воскресным утром, их огромные жеребцы пробили кровавые бреши в рядах ополченцев, а потом развернулись, и всадники стали рубить уцелевших, сея панику. Французы побежали, а безжалостные англичане скакали вслед, рубили и кололи, пока не устали от бойни.

На холме между Креси и Вадикуром собрали множество вражеских знамен. Флаги были изорваны, а некоторые промокли от крови. Эдуарду принесли орифламму. Он свернул ее и велел священникам вознести благодарность. Его сын остался жив, битва была выиграна, и весь христианский мир теперь узнает, что Бог покровительствует англичанам. Король собрался провести весь день на поле боя, чтобы отметить победу, а потом хотел идти дальше. Его войско по-прежнему изнемогало от усталости, но теперь у солдат была обувь, и их ждала еда. Скотина мычала под ножами стрелков, солдаты несли еду с холма, где французское войско оставило свои запасы. Некоторые собирали в поле стрелы и связывали в охапки, а женщины грабили мертвых.

Граф Нортгемптонский вернулся на холм близ Креси довольный и разгоряченный.

— Разделали их, как баранов на бойне! — радовался он, а потом проехался вдоль холма, чтобы оживить переживания последних двух дней.

Граф остановился рядом с Томасом и улыбнулся стрелкам и их женщинам.

— Ты переменился, молодой Томас! — радостно воскликнул граф.

И осекся. Он увидел Уилла Скита, бессмысленного, как младенец, с перевязанной синим платком головой.

— Уилл? — окликнул он его. — Сэр Уильям?

Скит не шелохнулся.

— Ему прорубили череп, милорд, — сказал Томас.

Напыщенность графа улетучилась, как воздух из проткнутого пузыря. Качая головой, он понуро сгорбился в седле, повторяя:

— Нет, нет. Только не Уилл!

Граф все еще держал в руке окровавленный меч, но теперь вытер клинок о конскую гриву и засунул его в ножны.

— Я собирался отправить его назад, в Бретань, — сказал он. — Он будет жить?

Никто не ответил.

— Уилл? — позвал граф.

Он неуклюже слез с седла и опустился на корточки рядом с йоркширцем.

— Уилл! Скажи мне что-нибудь, Уилл!

— Ему нужно в Англию, милорд, — проговорил отец Хобб.

— Конечно, — согласился граф.

— Нет, — сказал Томас.

Граф нахмурился.

— Нет?

— В Кане есть врач, милорд, — объяснил по-французски Томас, — и я бы отвез его туда. Этот врач творит чудеса, милорд.

Граф печально улыбнулся.

— Кан снова в руках французов, и я сомневаюсь, что они окажут тебе радушный прием.

— Окажут, — сказал мессир Гийом, и только тут граф заметил француза и его незнакомый наряд.

— Это пленный, милорд, — объяснил Томас, — он мой друг. Мы служим вам, так что выкуп принадлежит вам, но только он может отвезти Уилла в Кан.

— Выкуп большой? — осведомился граф.

— Огромный.

— Тогда ваш выкуп, сэр, — жизнь Уилла Скита, — сказал граф мессиру Гийому, потом встал и, передав поводья коня одному из стрелков, повернулся к Томасу.

«Мальчишка переменился, — подумал он, — стал похож на мужчину. Остриг волосы — вот в чем дело. Точнее, обкорнал. Теперь он выглядит как солдат, как человек, за которым стрелки пойдут в бой».