Аркашины враки - [24]

Старичок отвечает:

– С утра на дровяные склады ушел, обещал быть к обеду.

– Тут его племянник из Ярославля приехал. Переночевать ему надо.

Старичок на меня глядит, слова говорит ласковые, но голосом безразличным:

– Ждем, ждем, проходи, племянник Петя, гости у нас хоть три дня, хоть тридцать три.

И я прошел, понимая по своему разведобучению, что весь этот трёп – сплошная липа: одни пароли, отзывы и азбука Морзе, ничего больше. И бородка на старичке клееная, и очки фальшивые, а сам он не старичок вовсе, а чемпион по самообороне без оружия, неизвестно какого звания, возможно, майор. В общих чертах оказался я прав. Конвоиры мои ушли. Старик в той же конторке меня покормил из двух алюминиевых кастрюлек горячим рассольником и макаронами по-флотски с американской тушенкой, и чаю налил из чайника, затем подал многократно сложенную карту, оказалось, что Москвы. Потом повел меня в другую комнату и на кровать показал.

– Сегодня спишь здесь. Перед сном изучи эту карту вдоль и поперек, от того, как изучишь, жизнь твоя зависит.

И вышел, дверь притворив, но щель оставив.

Кроватей там стояло четыре, у каждой – тумбочка. А еще шкаф трехстворчатый с зеркалом, понимаю так, что один на четверых постояльцев. Но никто больше в комнату не вошел. И сидел я на указанной койке часа три, изучая столицу по карте. Ну, это я умел и не позабыл. Нашел Лубянский проезд, и площадь Дзержинского, и Красную площадь, и Чистые пруды, и Садовое кольцо, и Бульварное. Да и всю карту со всеми названиями будто сфотографировал. Спать лег, как стемнело. На рассвете будит меня мой старичок, только помолодел слегка – ни бороды на нем, ни усов, только очки. Трясет меня за ногу и говорит:

– Петя, пора. Тебя дедушка ждет!

Я спросонья спрашиваю:

– Какой еще дедушка?

– Родной. Там увидишь. А меня Константин Иваныч зови. Считай, что я с дровяных складов вернулся. Можешь и дядей Костей звать. Вставай, брейся, умывайся…

Когда я из санузла в комнату с кроватями и шкафом вернулся, ни одежды моей на тумбочке, ни сапог кирзовых под кроватью нет. Старик без бороды, Константин Иваныч, на меня смотрит хитро, подходит к шкафу и спокойно так три раза в дверцу стучит. А из шкафа мужик выходит. Как в сказке «Трое из ларца», только пока один. Ну, думаю, где один, там и три. Мужик стоит и не мигает даже. В правой руке у него вешалка, на которой б/у мундир младшего лейтенанта – гимнастерка, погоны, портупея с ремнями, галифе. А в другой руке сапоги хромовые, до блеска начищенные. А на голове у мужика – фуражка военлета с голубой тульей. И оказывается, что эта фуражка тоже мне.

Дядя Костя по плечу меня хлопает и смеется:

– Да одевайся ты, черт. Опоздать рискуешь.

Я перед зеркалом нарядился, как актер в театре, лицо изобразил скромное, лейтенантское, деловое.

Дядя Костя спрашивает:

– Куришь?

Отвечаю:

– Если угостишь.

Он достает пачку «Беломорканала».

– Карту изучил?

– Вполне, – говорю.

– Ну и ступай по указанному в своем предписании адресу. Там в дверях будет такой же, как ты, младший лейтенант стоять. Ты к нему подойдешь и скажешь: «Тезка, огонька нет?» Он тебя спросит: «Что куришь?», а ты ему в точности ответишь: «Предпочитаю «Казбек», но в наличии «Беломорканал». Угостишь его папироской, он тебе даст прикурить и пропустит. Поднимешься на лифте на шестой этаж, выйдешь из лифта – перед тобой дверь сама откроется. Кто тебе откроет, тому отдашь свою бумажку. Дальше – как бог даст и начальство скажет. Всё запомнил? Учти, если за полчаса не доберешься, если в вопросах хоть слово перепутаешь – считай, что тебя на свете нет, да и не было никогда. При провале сюда не возвращайся. Ума хватит – вербуйся в глушь, или укради чего, или как хочешь. Но, думаю, тебя отыщут. А теперь полезай в шкаф. Время пошло!

Открыл он створку, я в нее шагнул, дверца за мной закрылась, а передо мною открылась. И вывалился я из шкафа в другую, следующую, жизнь. Там комната высокая и светлая, за столом тот мужик, что на стук из шкафа вышел, чай пьет. С сушками, как вот ты… Посмотрел на меня, говорит: «Тебе туда». Прошел я коридором, спустился по чистой лестнице, вышел из дому… только и дом, из которого вышел, был не трехэтажный, а пятиэтажный, и улица не та, и табличек с номерами на домах нету, и трамвай по ней не ходит… Где я?.. Ну, думаю, пропал. Однако через полчаса стоял я у четвертого подъезда десятого дома в Лубянском проезде, угощал «тезку» – младшего лейтенанта – папиросами, ни одного слова не перепутав. Так-то.

Предписание свое отдал старушке, похожей на Крупскую. Потом я несколько часов провел в каком-то чулане пустом и без окна, просто на стуле сидел в ожидании сам не знаю чего. Не ел со вчерашнего, а и есть не хотелось. Воду пить – в туалет, ближайшая дверь по пустому коридору. Пью из-под крана много, от лишней воды освобождаюсь там же, в туалете. И снова в чулан, на свой стул.

Чего-то я там всё думал, думал… Про штрафбат, к примеру. Боюсь ли? Ну, убьют. И чо? Война ведь! Смерть – норма жизни. А вот боюсь, что мой геройский папа узнает, что я не добровольцем, а чуть не предателем, да под конвоем, да с позором в Красную армию загремел… Ведь помрет от любви и горя. Любви его боюсь, в которой до ненависти один шаг. Контуженый старовер-большевик, понимаешь?.. Но чего-то еще больше боюсь. Неволи вечной? И тут же, в чуланчике, уже вовсю тоскую по воле. По березовым рощам, по гармошке, по хорошей моей Катьке Лабутиной. Ведь никогда больше, никогда этого не будет, хоть в штрафбате воюй, хоть в чулане на стуле сиди… Правильно зэки говорят, когда клянутся о серьезных вещах: век воли не видать!.. Чего страшнее-то?..