Арина - [31]

– Ты напоминаешь мне олимпийского Юпитера, – говорила она, – Юпитера, сосланного к скифам и вынужденного облачиться в меха. Я бы все отдала, чтобы видеть главного из богов поскользнувшимся на льду. Умоляю, доставь мне хоть раз удовольствие и растянись посреди Кузнецкого моста!

Константин чувствовал, как его уносит стремительный поток. Вначале он старался облагоразумить Арину, заставить ее продолжать занятия в университете. Иногда упрекал себя, что разрушает карьеру молодой девушки. В иные моменты, здраво рассуждая, смеялся над своими опасениями. Возможно ли втиснуть такую богатую натуру в тесные обыденные рамки? Однажды она покинет его так же внезапно, как и пришла к нему. Останется ли она все той же сумасбродной или остепенится – она всегда будет неисчерпаемым источником жизни.

XII ВСЕ КАК ПРЕЖДЕ

И в этой новой обстановке жизни вдвоем, когда и телесные и духовные связи помимо их сознания становились с каждым днем разнообразнее и прочнее, их отношение к собственным чувствам оставалось прежним, и медленно развивавшаяся драма грозила трагическим исходом.

Они изощрялись в желании доказать друг Другу, что их связывает не любовь, а лишь приключение с единственной целью получить чувственное удовольствие.

На эту тему с вариациями Арина умела рассуждать с бесподобной виртуозностью. Однажды она изобразила посреди комнаты радостный танец.

– Что с тобой? – спросил Константин.

– Я страшно довольна, – ответила она. – Я свободна и весела. Ведь со мной могло приключиться несчастье. Я могла бы полюбить тебя!.. Я бы сделалась сентиментальной, – она подняла глаза кверху и заломила руки, – я бы вздыхала, – она проделала это бесподобно, – у меня испортилось бы настроение, я стала бы столь же глупа, как и моя тетя с ее красавчиком доктором… Мне было бы трудно расставаться с тобой, я бы тоскливо ожидала тебя, преследовала дурацкими объяснениями до тех пор, пока это не внушило бы тебе отвращения. Я мучилась бы от ревности – внезапно приходила бы к тебе в контору, узнавала, куда ты идешь, с какими женщинами встречаешься, я бы звонила туда, где ты бываешь в гостях. И наконец, я бы стала просто смешна… Возможно, я бы даже плакала, – она потерла глаза. – Ты можешь представить мои глаза красными от слез?.. Слава Богу, мне не придется пройти через эти адовы муки. Благодарю тебя, „великий князь", что ты не старался овладеть моим сердцем; не знаю, как выразить мою признательность; ведь ты так облагородил чувственное удовольствие, что оно стало самодостаточным, и тебе удалось не замутить его первозданную суть. Ты настоящий художник. Я склоняюсь пред тобой. Ты – Мастер!

Она преклонила колени, почти касаясь лбом ковра, потом поднялась и тут же проделала череду церемониальных реверансов.

В другой раз она заявила:

– Я хочу сделать признание. Однажды, может быть, пару раз, мне показалось, что я побеждена. Как же я испугалась! Быть обреченной страдать в момент разлуки с тобой! Какую битву с самой собой мне пришлось выдержать! Но я сумела взять себя в руки, и, раз уж мне удалось так долго сопротивляться тебе, я убеждена, что выиграла партию! Ура!..

Когда она начинала распространяться на эту тему, Константин слушал ее с величайшим вниманием, взвешивая каждое слово, ловя малейшие нюансы, следя за звучанием голоса, за интонацией, за выражениями. Была ли она искренней? Не пыталась ли обмануть его? Ни разу не довелось ему уловить фальшивой ноты. Похоже, она рассуждала с полнейшей чистосердечностью.

Он довольствовался короткими возражениями.

– Дитя мое, хочешь ты того или нет, но ты любишь меня. Ты не избежала западни, с сотворения мира уготовленной вашему полу: ты стала рабыней.

Смотря по настроению, Арина то разражалась смехом, то пожимала левым плечиком, то впадала в гнев.

Иногда она спрашивала Константина:

– Ну а ты, ты любишь меня?

В первый раз, когда он услышал этот вопрос, его охватило замешательство, которое он постарался скрыть. Поднялся с кресла, подошел к стоящей Арине, обнял ее и с нежным упреком сказал:

– Милое дитя, не думаешь ли ты об этом всерьез? Неужели тебе пришло в голову, что я могу любить такую маленькую злую девочку?

Арине нечего было отвечать. Чему следовало верить? Ироническим словам или ласке, звучавшей в его голосе? Константин постоянно ускользал от нее. В тот момент, когда ей казалось, что он наконец попался, он ловко изворачивался, и она оставалась с пустыми руками. Что рядом с ним представляли собой мужчины, которых она раньше знала? Самых гордых она в короткое время превращала в рабов, слепо исполнявших ее малейшие капризы. Константин был достойным противником, сбивавшим ее с толку. Почему говорил он с ней тоном шутливой нежности, как говорят с детьми?

Арина пыталась возбудить ревность. Она нарисовала ему притягательный портрет одного из студентов, который принимал участие в вечеринках по пятницам. Ни одна женщина не могла устоять перед ним. А он безумно влюбился в нее…

– У этого малого есть вкус, – спокойно обронил Константин.

– Однажды он попытался поцеловать меня…

– Это долг мужчины.

– Тебе, конечно, это безразлично?

– Дорогая малютка, – сказал Константин, – для тебя ничего не может быть легче, как обмануть меня. Но зачем тебе это? Если ты не любишь меня, то почему ты здесь? Зачем тебе оставаться со мной? Но если ты любишь меня – а это очевидно, – что за наслаждение ты можешь найти в объятиях другого? Я достаточно узнал тебя за восемь месяцев совместной жизни. Ты увлекалась и еще будешь увлекаться, но ты умеешь быть верной. В твоем характере есть нечто гордое и редкостное. Когда-нибудь ты бросишь меня, но никогда не обманешь.