Арина - [2]

— Тут двух мнений быть не может, — сказал Глеб Романович. — Вы справедливо заметили, кое-кто у нас забывает и про совесть и про честь. Выходку Воронцовой я тоже не одобряю.

Наконец и Катя поняла, о чем идет, речь, вся занялась краской и, опустив голову, съежившись, убежала в подсобку. Но Федор Макарыч и после этого не мог успокоиться, его сердило, что слова, сказанные им, никого как следует не затронули. Ведь по сути дела только Глеб Романович его и поддержал, остальные молчали, будто безъязыкие, и, конечно, ждали, когда он уйдет, чтобы снова заняться рукодельем-бездельем. А вот он возьмет и не уйдет, он возьмет и спутает им все карты.

— Это вы так считаете, — заведующий благодарно посмотрел на Глеба Романовича, — а другим, видно, кажется, что я не то говорю.

— Верно говорите, только шибко долго, — отозвалась Нина Сергеевна. — Любите вы из мухи слона раздувать. Я же сказала, одурела девчонка от жары. Вы бы сделали ей замечание, вот и сказ весь. Ведь не без понятия она у нас, хотя и самая молодая. А то затянули на целый доклад, допекли человека. Сейчас небось сидит она в подсобке и ревет.

— Выходит, жара во всем виновата, — возмутился Костричкин. — Да что вы свою распущенность жарой прикрываете? Вы не от жары одурели, а от безделья. Черт знает чем тут занимаетесь. Кто вяжет, кто ногти грызет, кто трико штопает. Прямо не парикмахерская, а захудалая богадельня. Зарубите себе на носу, я больше не потерплю это безобразие.

— А что нам делать, в потолок смотреть? — спросила Тамара Павловна. — Все равно клиентов пока нету.

— Я найду вам дело, — серьезно сказал заведующий. — Вот зеркала почистить надо? Надо. Хлам всякий тоже давно пора из столов выгрести. Я скоро проверю столы и тумбочки и у кого обнаружу барахло негодное, тому не поздоровится. А возьмите окна, они все мухами засижены. Хотя бы стекла протерли. Разве одной уборщице осилить такую махину? Это же не окна, а ворота настоящие, хоть на тройке вороных сюда въезжай.

— Какие окна засижены? — удивился Петр Потапыч. — У нас и мух-то нету.

— О чем вы там толкуете? — не расслышал его Костричкин.

Старый мастер, который еще два года назад имел право уйти на пенсию, но пока не ушел и продолжал работать, ловко повернулся вместе с креслом, чтобы быть лицом к заведующему, заговорил неторопливо:

— А толкую я, Федор Макарыч, что праздный час — это не воскресник. Никогда не знаешь, когда он начнется, а когда кончится. И негоже сейчас окна протирать. Войдет клиент, а мы тут, как обезьяны, по окнам лазаем. Конфуз получится. А что до меня касается, я по своей слабости могу и вниз загреметь от головокружения.

— Ну о чем вы говорите, Петр Потапыч? — пожал плечами заведующий. — Конечно, я не вас имел в виду, а молодежь. Кстати, как вы себя чувствуете?

— Неважно, — ответил старый мастер. — Можно сказать, совсем скверно.

— Это никуда не годится, это безобразие, — недовольно сказал заведующий.

— Я же не виноват, что плохо себя чувствую.

— Вот это мило с вашей стороны. А кто же виноват? Чувствуете себя плохо вы, а виноват, стало быть, я. Так, что ли?

— Я так не сказал.

— Не хватало вам еще так сказать.

— Но и себя я не могу винить за это. Болезнь есть болезнь, ее не приглашаешь, а она приходит.

— Вот и я толкую, что вы безвинны. По нескольку недель в году болеете, из-за этого мы план еле-еле тянем, топчемся на месте, не даем никакого перевыполнения, но вы опять-таки не виноваты. А я, конечно, виноват, что вы, видать, некультурно живете, спортом не занимаетесь, это самое… трусцой не бегаете. Или пьете, или что-либо хуже делаете, как мне знать. Но ясно лишь одно, что в подрыве своего организма виноваты вы, только вы, а не кто другой. Зарубите себе на носу.

— А если говорить строго, то вы, Федор Макарыч, тоже подмогли мне в этом.

— Вон оно что! — удивился заведующий. — И каким же образом я сделал вас этаким немощным?

— Очень даже просто. Гипертония, она тесно с нервами, как вам известно, связана. А вы только знаете кричать по делу и без дела. Другому это море по колено, а я все к сердцу принимаю.

— Ну и фрукт вы, Петр Потапыч, — заведующий покачал головой. — Еще тот фрукт.

— Фрукт — не овощ, бог — не помощь, — усмехнулся старый мастер.

Костричкин достал из кармана черную резную трубку, стал молча набивать ее табаком, а сам подумал: «Ишь, старик расхрабрился, ишь, расхрабрился. Ну, это ничего, сейчас поприжму тебе язык. Вот намекну, что упеку на пенсию, и сразу шелковым станешь». Но в эту минуту в зале появился клиент, прошел прямо к Петру Потапычу, и тот сразу поднялся с кресла, сказал приветливо:

— А-а, здравствуй, Коля! Садись, садись, пожалуйста.

Заведующий постоял еще немного, раскурил как следует трубку и, недовольный, пошел к себе в кабинет.

— Я смотрю, начальник у вас ретивый, любит права качать, — заметил Коля.

— Ты как в воду глядел, — согласился старый мастер. — Они, эти начальники, вроде бы все на одну колодку деланы. Я ведь на своем веку столько их перевидал, что и со счету сбился. В этой парикмахерской, считай, я и состарился. Когда молодым сюда пришел, она не здесь была, а в деревянном доме. Ты и не помнишь тот домишко, вон там, за сквером, на бугре, он лепился, где нынче химический магазин. Так вот, говорю, на моих глазах тут столько начальников перебывало, что одному богу ведомо. Как сейчас помню, первый был Соленый. Столько лет прошло, а вот видишь, не забыл, фамилия у него такая приметная. Потом его сменил Митрофанов, Митрофанова — Казанцев, Казанцева — Петр Захарыч… А вот как же этого фамилия была, на ум сразу не идет. Да леший с ней, с его фамилией. Так вот, если по правде сказать, все они, эти самые начальники, один другого стоили. Хотя нет, соврал, был один хороший, душевный такой, Аким Тарасыч Полозов это был. Но никто его так не звал, а все по-простому: Тарасыч да Тарасыч. Недолго этот Тарасыч у нас и задержался, куда-то на повышение его взяли. Еще женщина одна была, умная такая и обходительная. Ту тоже скоро в управление перевели. А плохих туда не берут, они там не нужны, плохие-то подолгу над нашим братом измываются. Этот-то у нас без году неделя, еще никому неведомо, куда повернет. Да и шут с ним, нашим начальством, ты лучше скажи, что давненько не заглядывал?