Ариадна - [98]

– Прошу, присмотри за ним.

И отдала ей сына. Стоило мне выпустить его из рук, как Тавропол завизжал, и крик его взвивался все выше, сливаясь с женскими, а я, подобрав подол, кинулась бежать, остановившись лишь, чтобы подхватить с земли письмо, брошенное Тесеем.

Небо сделалось серым, закатное солнце скрылось за облаками, но фигура Тесея, убежавшего, на удивление, уже очень далеко, маячила впереди. Едва касаясь земли, я бросилась за ним – в кои веки никто не мешал мне, держась за юбку. Дыхание обжигало легкие, ноги вопили, моля о передышке, но я должна была догнать его во что бы то ни стало.

Он остановился у рощи. Я тоже перешла на шаг, мое тяжелое, прерывистое дыхание громко раздавалось в царившей здесь тишине. Лица его я не видела.

– Тесей! – окликнула я его.

Если Федра и Ипполит прячутся где-то поблизости, может, услышат меня и будут знать, что он здесь.

Тесей обернулся. И воодушевленным великой целью я видела его, и возбужденным победой, когда он гордо вышел из Лабиринта, и нежным видела в минуту близости, не представляя даже, что он может притворяться, но сломленным – ни разу. Лицо Тесея опало, ввалилось.

– Не смотри, – предупредил он, а я не поняла. Думала, не хочет, чтобы видели его слабость.

И не отвернулась.

Много ночей потом увиденное будет преследовать меня, не исчезнет, несмотря на все мои мольбы.

Глава 35

Федра

Ипполит не понимает меня – так кажется сначала. Слова мои ясны, но он этого, видно, совсем не ожидал, и я отпускаю его руку, делаю шаг назад: пусть осознает, что мы теперь свободны и счастье близко – рукой подать.

Однако его лицо… Я вижу, как оно сминается, но не в улыбке, это нечто другое. Внутри меня взвихряется страх.

– Знаю, ты об отце беспокоишься, – начинаю я, пытаясь унять его тревогу. – Это естественно…

– Я не об отце беспокоюсь, – говорит он наконец. – А о тебе, царица Федра. Потому что ты, похоже, совсем лишилась рассудка.

Я леденею. Не так я все это себе представляла. Ждала, конечно, изумления, мучительных колебаний, может быть, перед тем как совершить предательство, но думала, долго это не продлится. Мне ведь тогда, на Крите, мгновений хватило, чтобы решиться последовать за Тесеем наперекор отцу и его святыням. И решаться-то, можно сказать, не пришлось. Почему же на лице Ипполита такая горечь, и злость, и… отвращение?

Я покрываюсь гусиной кожей. Не может быть. Как во сне, заставив сухие губы шевелиться, хриплю:

– Да разве любовь в ладах с рассудком?

Он яростно мотает головой. Пятится от меня. Шепчет:

– Я считал, что здесь, в Афинах, ты мне вместо матери.

Стыд, горячий, багровый стыд, затапливает меня. Я прилетела к нему на крыльях любви, уверенная, что они унесут отсюда нас обоих. Давний образ Икара вспыхивает в памяти. Я чувствую себя нелепой старухой. Вот глупая, думать надо было! Мне вдруг невыносимо становится находиться с ним рядом, как и ему – со мной.

Он весь ощетинился – так я ему противна, так ненавистна.

А мне теперь ясно как день, что такое моя нежно взлелеянная любовь к Ипполиту. Безумие, как он и сказал.

Сурово проходит он мимо меня, но я не смотрю ему вслед. Приросла к месту. Если двинусь, все сделается явью. Мой следующий шаг станет шагом в будущее, которое вдруг сбилось с курса и бешено несется неведомо куда, а вернуть себе руль я уже не могу.

Каждый день на протяжении многих месяцев я мечтала убежать с Ипполитом. Почему же я, Федра, принцесса Кносса и царица Афин, доверилась мужчине? Когда должна была понять, что на самом-то деле просто хочу убежать отсюда.

Не могу уже вернуться в ту, другую жизнь. Я прокрутила ее в голове: жена Тесея, одинокая царица, мать детей, которых и не знаю толком. Не такую жизнь я должна вести, и подтверждение тому – неистовство, по ошибке принятое мной за любовь.

Но что теперь делать? Ипполит молод, а молодые люди порывисты и опрометчивы. Я должна была понять. Его смятенный взгляд… Поспорить могу, бесхитростная жизнь Ипполита не подготовила его к этому мгновению. Вижу теперь: он не подозревал о моей тайной любви. Ни минуты не подозревал. Он так честен и представить не может, что кто-то другой скрывает свои истинные чувства.

Честен. Бесхитростен, честен и чист. Я зажимаю рукой рот, свой глупый рот, выдавший непоправимое.

Ипполит молчать не будет. Увидит отца и сразу все ему расскажет, и это так же несомненно, как смена дня и ночи.

Одним богам известно, чем занимался Тесей, странствуя по миру, когда мы поженились уже. Но узнай он, что мне взбрело в голову хоть мимолетно увлечься другим мужчиной – и не каким-то мужчиной, а его собственным сыном… Ужас захлестывает меня. В глазах темнеет, и я, пошатнувшись, опираюсь о шероховатую стену конюшни, чтобы устоять на ногах.

Надо его остановить. Надо остановить Ипполита и упросить не выдавать меня. Обман ему чужд, я знаю, но не чуждо милосердие. Он добр до глубины души. Брошусь к его ногам, скажу, что мной якобы и впрямь овладело безумие, сумасшествие. Или что разыграла его, а то и проверяла на благонадежность. Если он узнает, как поступит со мной его отец – сам-то Ипполит, конечно, этого не представляет, просто неспособен вообразить, но я объясню, – тогда, уж конечно, не обречет меня на гнев Тесея. А вдруг он надо мной не сжалится, что тогда станет с сыновьями? Я прекрасно помню, какой позор обрушила на нашу семью мать-прелюбодейка. И что же, теперь мои дети будут от этого страдать?