Ариадна - [70]

Я невольно улыбнулась, очарованная рассказом Диониса. Его готовность говорить столь открыто и прямо о собственных чувствах пленяла меня, как и его невинное ликование при мысли о Гере, скрежетавшей зубами от досады на юного бога: добился своего, а она ведь так старалась его низвести. И явное презрение Диониса к Тесею утоляло мою боль, как бальзам, пролившийся на обожженную кожу.

Я сделала глупость, положившись на героя – человека, способного любить лишь громкое эхо собственного имени, звучащее в веках. Чуть не погибла из-за этого. Могла бы умереть, иссохнув, прямо здесь, на берегу. Или выплакала бы море одиноких слез, а потом, после того как вороны выклюют мне глаза, вечно бродила бы, завывая, слепым духом на мрачных болотах у берегов Стикса. Но явился смеющийся бог и пролил свет на мою историю.

Это Тесей в конце концов останется ни с чем. Кроме разве что зыбкой, призрачной ткани истории, облекшись в которую он сможет выглядеть наилучшим образом, чтобы слушатели у костра или на пиру ахали, дивясь его отваге и дерзости. Но свет их огня не согреет, не утешит его в сумрачном тумане, где Тесей к тому времени будет обитать. Его бесплотному духу придется довольствоваться скудными крохами радости, прислушиваясь к шепотам о себе, витающим вокруг, как пепел, подхваченный вялым ветерком.

А я? Его давняя жертва, вернее, теперь уже одни голые кости, выбеленные раскаленным солнцем, как он считал. Вспомнилась ему хоть раз? Когда он рассказывал, как размозжил Минотавру череп своей железной палицей и кости раздробил ударами могучих кулаков, мелькнула у него мысль обо мне? О красной веревке, что я повязала ему на запястье. О страшном оружии, которое я спрятала в Лабиринте для него, чтобы было чем измолотить моего брата в кровавую кашу с осколками хрящей, а потом размазать его еще дымящуюся плоть по критским пескам, сверкающим под луной. Об обещаниях, страстных и искренних, которые слетали с моих уст, сближавшихся с его устами.

Я не похож на других богов, сказал Дионис, но и на других мужчин он тоже был не похож. Я крепче сжала его руку в своей.

Он снова вернулся. И я, пожалуй, уже готова была поверить, что он и правда останется.

Глава 22

Остров преображался день ото дня. Видно, весть о возвращении Диониса разнеслась, ведь к нам прибывали все новые жители. Стайки веселых поющих девушек, следовавшие за Дионисом повсюду, теперь явились на Наксос, и внезапно уединенный берег и пустые леса наполнились звуками флейты и лиры и певучими женскими голосами. Эти менады – так он их назвал, – чьи сияющие лица я встречала повсюду, меня очаровали. Их добродушная болтовня вдохнула жизнь в безмолвный остров. Подобно самому Дионису, его последовательницы были необычайно чисты душой и просто прелестны. Я наблюдала, как они петляли меж деревьев и по склонам гор, а их распущенные волосы развевались на ветру, доносившему до меня обрывки песен. По вечерам они возливали во славу Диониса реки сладкого, густого вина, он смотрел на них с одобрительной улыбкой, потом пил вместе с ними, а после менады начинали медленно кружить в танце. Казалось, их вдохновляют простые радости жизни – увидев, как мерцает на волнах лунный свет, учуяв аромат цветов, кустившихся повсюду, они пели еще громче, смеялись еще веселей. А днем возделывали собственные огородики, ткали на большом станке – лощеный, он сиял теперь, будто вырезанный из оникса, – доили рассеявшихся по окрестностям коз и занимались тихим домашним трудом, все вместе, чего я уж никак не ожидала.

Такого скопления женщин мне еще не приходилось видеть. И не покорных, молчаливых женщин под покрывалами. Их откровенная беседа текла свободно. А я думала, что, интересно, сказали бы отцы, мужья и братья, которых они, наверное, оставили, увидев, как эти женщины, никого не стесняясь, бродят по окрестностям.

Мне почему-то не находилось места среди менад, и все же рядом с ними я чувствовала себя свободно. И обретала глубокий покой, когда мы под ярким солнцем обрезали и поливали наши растения – простые земные чудеса, а потом собирали урожай. Дионис всегда ходил неподалеку. Мы ели вместе, а когда менады поклонялись ему, я – так уж вышло – не стояла с ними на коленях, а сидела возле него. Дни нанизывались один на другой, как бусины на шнурок, образуя прекрасное ожерелье, какого я и не чаяла получить в дар.

Мы с Дионисом каждый день были вместе, ведь остров он, кажется, теперь совсем не покидал. И каждый день подтверждал, что он и правда лучший из мужчин и лучший из богов. Не только своими рассказами – уже поверив один раз в истории, что плетутся при лунном свете, я стала умнее и не доверяла больше повестям мужчины о самом себе. Но слышала его непринужденный смех в кругу менад, видела его щедрое гостеприимство и заботу обо всех нас. Видела, как он мягко и терпеливо добивается моей дружбы, как ищет моего одобрения. Он создал на Наксосе идиллию для всех нас – мы жили счастливой, процветающей общиной, существовали вне законов и запретов оставленного нами мира. Я танцевала на Наксосе и вовсе не мучилась, вспоминая блестящую деревянную площадку работы Дедала, оставшуюся в Кноссе. Здесь до меня не долетали гнусные слухи, не доносился из-под земли отдаленный рев и яростный грохот копыт. Не было ни жгучего стыда при виде согбенной фигуры матери, проплывающей, ничего не замечая, мимо роскошных ковров и сияющих статуй, ни витавшей в воздухе злобы, от которой бросало в дрожь, ни зловонной скверны, прилипшей к мраморным колоннам и плитам с затейливой мозаикой. Я благодарна была за жизнь, о которой никогда и не думала мечтать. И по Криту совсем не скучала.