Ариадна - [21]

Держался Тесей как истинный царь, и я, не замечая в нем непредсказуемости вечно текучего моря, яростно избивающего скалы и глотающего целые корабли, больше склонялась к тому, что он – кровь от крови земных властителей, а не божеств. Но присматриваясь – а я, уж поверьте, впивала его, как высохший от жажды зверь речную воду, – замечала в нем и холодную невозмутимость стылых зеленых глубин. Не дельфина он напоминал, что выпрыгивает из вздымающихся волн, поблескивая на солнце, скорее акулу, бесшумно скользящую в сумрачной тишине. Могучий, неумолимый, сосредоточенный. И сейчас он был неуклонно сосредоточен на мне. Внимание такого мужчины опьяняло, конечно, и его спокойная уверенность расходилась по моим жилам зелеными волнами, холодными и тяжкими, замедляя участившееся сердцебиение.

Даже стражники Миноса, накинься они сейчас со всех сторон, кажется, не устояли бы против этой сдержанной, но неумолимой силы. Постепенно я перестала прислушиваться к малейшему отдаленному шуму, готовая бежать, падать на колени, молить о пощаде в любую минуту. Оперлась на каменную стену за спиной и погрузилась в его историю.

Глава 7

– Ты рожден от великого отца, всегда говорила мать, но кто он – скрывала. А я, мальчишка, воображал его героем, совершающим где-то там изнурительные, многотрудные подвиги, и надеялся, что он находит утешение в мыслях о подрастающем сыне, который пойдет по его стопам – завоевывать мир. Я хотел сражаться с чудовищами, спасать царевен и карать злодеев, ведь именно этим, казалось мне, и занят отец.

Когда мне было пятнадцать, у нас однажды гостил Геракл. Отца своего я представлял именно таким и с жадностью слушал Геракловы рассказы. Моих ожиданий он не обманул. Во-первых, и впрямь был силач и великан, как говорили, выше всех во дворце, а на плечах носил львиную шкуру, такую страшную, что служанки наши при встрече с ним лишались чувств. Шкура и в самом деле походила на настоящего льва – я даже бросился на нее, впервые увидев распростертой на ложе, хотел укротить лютого зверя, неведомо как проникшего внутрь, чтобы разорить наш дом.

Геракл от души смеялся над моей глупостью, но за смелую попытку побороть могучего льва голыми руками – хвалил, так что мы, можно сказать, подружились. Конечно, мы не общались на равных – я слишком восхищался Гераклом, однако жаждал перенять у него что смогу, прежде чем он снова пустится в странствия.

Геракл рассказал мне о своих подвигах – как зашиб дубиной Немейского льва, избавив жителей города от этого бедствия, и сделал из шкуры зверя себе накидку, как поборол многоголовую Гидру, и про Стимфалийских птиц-людоедок, и про плотоядных кобылиц Диомеда, пожиравших людей живьем, и про Авгиевы конюшни, вычищенные с таким трудом, – эти и прочие истории, которым внимают с восхищением, передавая из уст в уста, и будут внимать, не сомневаюсь, еще много поколений, восхищали и меня. Но находили в моей душе и иной отклик: слушая, как Геракл прижег головы чудовищного змея, как поймал Критского быка на здешних скалистых берегах – слишком поздно, увы, ведь его жуткий потомок прижился уже в утробе твоей матери, – я представлял, как сам беру дубину, пылающий факел и лук со стрелами и уничтожаю этих чудовищ или хватаю быка за шею и сам выдавливаю из него жизнь. Слова Геракла не просто живописали его деяния, они указывали мне путь.

А однажды, изрядно захмелев от нашего лучшего вина, он рассказал мне со слезами на глазах, как в припадке безумия, насланного завистливой Герой, убил собственную жену и ребенка. Я понял, что жизнь героя не обходится без жертв и боли, но жаждал этой жизни все равно.

Голос Тесея, вспоминавшего о мучениях друга, упал, охрип, надломился, глаза заблестели, а прежде чем продолжить свой рассказ, он почтительно помолчал – словом, тронул мое сердце.

– Днем Геракл учил меня хитростям рукопашного боя, приемам, которые сегодня на твоих глазах я показал тому головорезу на арене. Учил обращаться с оружием, даже дубину дал подержать, размозжившую голову Немейскому льву. Много давал прикладных советов, но еще объяснял, как нужно мыслить. Он рассказал, что однажды, в самом начале его трудов, когда он пас отцовские стада на горе Киферон, к нему пришли две девы. Одна, суровая красавица в длинных синих одеждах, предложила ему идти по жизни тропой Добродетели. Это как тяжкий подъем по скалистым кручам, сказала она, зато дошедший до вершины обретет вечную славу. Другая дева, лениво устроившись рядом, сладострастно мурлыкала о жизни, ожидающей Геракла, если тот предпочтет Удовольствие и станет до конца дней своих предаваться всевозможным земным наслаждениям. Это легкий и ровный путь, уверяла она, он расстилается перед тобой, свободный от трудов и страданий.

Тесей помолчал, вглядываясь в даль за моей спиной, и я поняла, что он представляет самого себя на склоне той горы, стоящего перед выбором. Готовность к жертве и жажда славы, смешиваясь, очевидно, воспламеняли в нем желание преодолеть каменистый путь к вершине Добродетели.

– Геракл, конечно, выбрал путь девы в синем и в свое время отправился на подвиги, а как тяжелы и опасны будут они, никто не мог представить. И завоевал невообразимую славу ужасной ценой – но за такую не жаль и тысячу раз поплатиться.