Архивы Дрездена: Доказательства вины. Белая ночь - [303]

— Нет, не то же самое, — тихо возразил я. — Она выбрала не смерть. Она выбрала свободу.

— Может, поэтому это и называется свободой воли, — заметил Боб. — Эй, скажи мне, что ты, по крайней мере, прокатился на пони, прежде чем цирк уехал. Я хочу сказать, она ведь могла заставить тебя увидеть и чувствовать почти все что угодно, и… — Боб осекся, и огоньки в его глазницах мигнули. — Эй, Гарри. Ты что, плачешь?

— Нет, — отрезал я и поднялся по лестнице из лаборатории.

В доме было… пусто как-то.

Я взял гитару, сел на диван и попытался привести в порядок мысли. Это давалось нелегко. Я испытывал все разновидности гнева, смятения и печали. Я продолжал убеждать себя в том, что это все эмоциональные последствия психического нападения Мальвора, но одно дело твердить это себе снова и снова, а совсем другое — сидеть и ощущать себя ужасно.

Я тронул струны и начал играть.

Великолепно.

Не то чтобы идеально — идеально играет компьютер. И пьесу я выбрал не особенно сложную. Мои пальцы не обрели вдруг особой ловкости — но музыка ожила. Мои руки прикасались к струнам уверенно и чутко, как случалось лишь в периоды вдохновения, продолжавшиеся, как правило, не дольше нескольких секунд. Я сыграл вторую пьесу, потом третью, и каждый раз в нужном ритме; я пробовал новые нюансы, варианты аккордов, придававших простым мелодиям глубину и цвет — красивую грусть минорным, мощь мажорным, акценты и чувственность, которые я всегда слышал в уме, но не мог отразить в жизни. Словно кто-то отворил дверцу у меня в голове. Или помогал мне.

Я услышал тихий, очень тихий шепот, похожий на эхо голоса Лаш:

Все, что в моих силах, хозяин дорогой.

Я поиграл еще немного, прежде чем осторожно отставил гитару в сторону.

Потом встал, позвонил отцу Фортхиллу и попросил его приехать и забрать почернелый динарий, как только я выкопаю его из-под своего подвала.

Я засек Томаса у его дома и, держась в отдалении, проследил его путь по городу. Он направился по Эль в сторону Петли, потом свернул на параллельные улицы. Он казался бледнее и напряженнее обычного. Он потратил чертову уйму энергии, сражаясь с вурдалаками, и я знал, что ему необходимо кормиться — возможно, с опасностью для кого-то, — чтобы восстановить утерянное.

Я позвонил ему на следующий же день после битвы и попытался поговорить с ним, но он отвечал сдержанно, отстраненно. Я сказал ему, что беспокоюсь о нем, утратившем столько энергии. Он повесил трубку. Два следующих звонка он обрубал, едва сняв трубку.

Поэтому, раз я такой смышленый и чувствительный тип, щадящий чувства брата, я двигался за ним хвостом, пытаясь выяснить, какого черта он избегает разговоров со мной. Что ж, если ему так трудно сказать, узнаю обо всем самостоятельно. Я же сказал: я чувствительный. И внимательный. И возможно, немного упрямый.

Томас не слишком скрывался. Я ожидал, что он станет перемещаться по городу, как осторожный кот по спинкам кресел-качалок, но он просто дефилировал вперед, чертовски стильный в темных брюках и свободной малиновой рубахе, сунув руки в карманы, а лицо его по большей части скрывала шевелюра.

Даже так он привлекал к себе женские взгляды. Он напоминал ходячую рекламу одеколона — с той лишь разницей, что даже молча и не двигаясь он заставлял женщин оглядываться на него через плечо и будто невзначай поправлять прическу.

В конце концов он дошагал до Парк-Тауэр и зашел в модный салон-кофейню под названием «Кубок прически». Я покосился на часы и прикинул: а не последовать ли мне за ним. В окно я разглядел несколько человек, сидевших за стойкой в кафе. Пара довольно симпатичных девушек раскладывала что-то на прилавке, но ничего больше не было видно.

Я обнаружил точку, откуда просматривалась дверь, встал там и сделал вид, что меня нет, — это проще, чем можно подумать, даже если рост у вас как у меня. Чуть позже в «Кубок» явились две женщины, чьи волосы и ногти которых беззвучно кричали о кропотливой работе косметолога. Салон открылся через несколько минут после того, как туда вошел Томас, и в нем сразу же закипела жизнь. Основную клиентуру составляли явно состоятельные, ужасно привлекательные и по большей части молодые женщины.

Это поставило меня перед дилеммой. С одной стороны, я не хотел, чтобы кто-либо пострадал из-за того, что мой брат потерял ради меня столько сил. С другой — мне не слишком улыбалось войти и застать брата, царящего над толпой готовых молиться на него женщин, словно какой-нибудь темный бог похоти и тени.

Я пожевал губу и в конце концов решил зайти. Если Томас… если он превратился в такого же монстра, как остальные члены его милой семейки, я должен был хотя бы попытаться вразумить его, чтобы он немного одумался. Или хлопнуть по мозгам. Как получится.

Я толкнул дверь в «Кубок», и мне в нос немедленно ударил восхитительный аромат кофе. Внутри громко играла какая-то техно-музыка, настраивающая на бездумно-позитивный лад. В первом зале располагались кофейный бар, несколько столиков и маленький подиум рядом с тяжелым занавесом. Стоило мне войти, как одна из юных дам покинула стойку бара и, приблизившись, одарила меня искристой, с большим содержанием кофеина улыбкой.