Архив Шамбала - [73]

Он встал, подтянулся:

— Ну, успехов вам, товарищ Бокий!

— Спасибо, товарищ нарком! Кстати, — слегка замялся подчиненный. — Говорят, будто какое-то новое звание вводится для аппарата НКВД, приравненное к маршальскому?

И улыбнулся, открыто, по-товарищески. На том и расстались.

Возвращаясь по коридору, Бокий понял: Ягода его в покое не оставит, будет давить, пока не выдавит по капле. А сила у него сейчас есть. Недаром именно для него такое звание выдумали. Значит, надо наносить контрудар.

…Пройдет меньше года, и генеральный комиссар. государственной безопасности товарищ Ягода Г. Г. покинет свой пост, чтобы стать наркомом связи.

Ну, что же… Надо ведь думать, прежде чем нападать…

30. Москва. Пятница

Второй раз за сутки Корсаков просыпался в новом месте. Правда, на этот раз потолок отвечал требованиям евроремонта и никаких воспоминаний не вызывал. Белый, гладкий — и только. Короче — современная палата.

«Ну, ладно, что об этом думать, смотреть надо», — решил Корсаков и попытался встать. И сразу же что-то запищало — резко, неритмично и некрасиво.

Тотчас за дверью раздались торопливые шаги. В палату вбежала девица, будто с обложки глянцевого журнала: и лицо, и грудь, и все остальное вызывали желание жить полной и регулярной жизнью.

— Игорь Викторович, вам нельзя подниматься, — зашелестел грудной голос. — У вас же капельница!

В голосе доминировала искренняя забота и простая человеческая симпатия. Девица подошла ближе и наклонилась так, что грудь открылась почти полностью.

— Вам нельзя и волноваться, — продолжила она.

Корсаков хотел возразить, но решил, что спешить не

надо.

— Как ваше имя? — смирил он себя.

— Екатерина.

— И только?

— Что «только»?

— А отчество?

— Меня еще рано по отчеству… — смутилась барышня.

— То есть я-то уже старик? — почти обиделся Корсаков.

— Ой, ну что вы! — возразила Екатерина. — Просто от нас требуют только так обращаться к больным.

— Даже к симпатичным? — упорствовал Корсаков.

Екатерина уже конфузилась и открыла рот для ответа, когда сзади раздался голос Дружникова:

— Много воли ему не давай, Катюша! Этот больной до смерти опасен для женщин, — он подошел ближе и нанес окончательный удар: — Хоть и старый уже, конечно.

— Ну, вы скажете — «старый». Ничего вы не понимаете — констатировала девушка.

«Впрочем, имя Катя ей тоже идет», — подумал Корсаков.

— Если что — зовите, — отправилась было к двери она, но повернулась и скомандовала уже совсем по-взрослому: — И больше, пожалуйста, не старайтесь подняться, пока доктор не разрешит. А то мне попадет.

— Ну, что, роковой мужчина? — усмехнулся Дружни-ков. — Выспался?

— Вроде — да. Где я?

— В больнице, где еще тебе быть после ранения? Ты тут на особом счету. Заметил, какие внучки за тобой следят?

Это Корсаков заметил, но обнаружил и другое: Друж-ников обращается к нему на «ты», что удивило. Знак отличия или признак опасности, которая нависает над обоими?

Феликс сел рядом с кроватью так, чтобы оба могли видеть друг друга.

— Извини, не даю отдохнуть. Но ситуация не та, чтобы терять время.

— Я понимаю, — Корсаков хотел кивнуть, но голова сразу закружилась.

— Ты лежи смирно, а то меня выгонят, — шутливо нахмурил брови Дружников. — Давай-ка, сначала я поговорю.

— О чем?

— Скажи мне, что ты знаешь о «зеленой дуге»?

Долго вспоминать Корсакову не пришлось. Он даже подумал, что Дружников каким-то образом ознакомился с его учетным делом.

— Зеленая дуга — это замысел штатников, — говоря просто. Основа идеи — активизировать исламские режимы на наших южных границах, чтобы оказывать давление на мусульман азиатских республик, — отчеканил Корсаков. — Основные проявления — исламская революция в Иране тысяча девятьсот семьдесят девятого года и исла-мизация Афганистана в тот же период. Ну, а «зеленая» — потому как считается, это цвет «знамени пророка».

Во всяком случае, так им говорил лет двадцать назад начальник политотдела майор Гвоздарев.

— Толково излагаешь, — поощрил Дружников. — Теперь молчи. То, что ты изрек — официальная версия, до сих пор никем не пересматриваемая.

— А что там пересматривать?

— Ты молчи, молчи, — попросил Дружников. — Ты слышал о захвате американского посольства?

— Что-то слышал, но подзабыл, — признался Корсаков.

— Ну, это не страшно. В общем, так: иранская революция, о которой ты сейчас доложил, была в самом начале семьдесят девятого, а в ноябре случился захват американского посольства в Тегеране. Захватили его, как говорили тогда, революционно настроенные студенты, которые продержались в посольстве аж четыреста сорок четыре дня. Были там, конечно, разные загадки и непонятности, как всегда с американцами бывает. В ту пору, надо напомнить, президентом Штатов был Картер, которого обвиняли в слабости и миролюбии. Дескать, не надо ни о чем с «советскими» договариваться. Он, конечно, возражал, свои доводы приводил, в общем, все чин по чину. Но когда посольство захватили, тут уж возражать стало нечего — проиграл все, что можно было. И отпустили заложников ровно в день инаугурации Рейгана. Понимаешь замысел? Только головой не кивай, тебе нельзя, — напомнил Дружников. — Пить хочешь? Нет? А у меня что-то горло пересохло. Все-таки я же не лектор.